Малёк - [124]

Когда настало время уходить, я пожал Папаше руку и пожелал ему хорошо провести праздники и Рождество. Он же прижал меня к себе, обнял и сказал:

— Ты стал мне почти как сын, Милли. Ты все переживешь, сам знаешь, и это сделает тебя лучше. — С этим он хлопнул меня по спине и добавил: — Не унывай и помни — когда будет тяжело, бери книгу и читай. Книги — друзья, которые не умирают.

Я сказал «спасибо». Он кивнул, взъерошил мне волосы и проводил меня до двери.

28 ноября, вторник

Без старшеклассников и старост в школе как-то непривычно. Лутули с Грегом Андерсоном остались, чтобы в корпусе не разразился хаос. Но по правде, все только и думают о том, как бы поскорее отправиться домой. Чемоданы собраны, планы составлены, заветные желания загаданы… Даже корпусам из красного кирпича словно хочется, чтобы эти три дня поскорее прошли.

среда, 29 ноября

19.00. Вся часовня была в свечах. Звучал орган. Я тихо зашагал вперед, держа в руках свечу святого Михаила (не настоящую его свечу, конечно). Желтое пламя тихонько колыхалось. Тепло свечи грело мне щеки. Сотни людей развернулись, чтобы посмотреть на меня. На этот раз я не нервничал. Мне не казалось, что это поет кто-то другой. Мой голос был чистым, как колокольчик, и эхо его разносилось под громадным церковным куполом. Когда я допел свое соло и хор подхватил мелодию второго куплета, я поднял глаза и взглянул на ту балку, на которой повесился Макартур. Мне стало любопытно, слушает ли он сейчас «В городе короля Давида» — в сорок шестой раз со своей смерти. Я подумал о своем друге — может, и его призрак сейчас витает в этих стенах бок о бок с Макартуром? А может, они в раю и наблюдают за мной оттуда, а Геккон говорит своему старому приятелю, что у него от моего голоса мурашки. Хорошо, если это так.

30 ноября, четверг

Убираясь в шкафчике, нашел маленький сверток, запакованный в рождественскую бумагу, с надписью: «Мильтон. 20.04.90». Папашин подарок на день рождения — я его спрятал и совсем забыл. Разорвав обертку, я увидел «Сборник стихов Джона Мильтона (1608–1664)».

Внутри была надпись, сделанная размашистым почерком Папаши: «За все начинания и возможности, что они принесут».

А внизу он написал:

Когда померк, до половины лет,

Свет для меня в житейской тьме кромешной,

«К чему мне, — вопросил я безутешно, —

Талант, который зарывать не след?

Как может человек, коль зренья нет,

Предвечному Творцу служить успешно?»[54]

О своей слепоте

С днем рождения

Папаша

Мне всегда было трудно понять скрытый смысл стихов, особенно написанных на староанглийском, но почему-то в тот момент я понял, что это стихотворение моего однофамильца сейчас наполнено совсем другим, большим смыслом, чем если бы я прочел его тогда, в свой день рождения.

23.45. Никто даже не голосовал. О том, что последнее ночное купание состоится, не нужно было ни спорить, ни раздумывать. Ночь была теплая и ясная. Идеальная ночь. Полная луна, несомненно, облегчила бы наш последний поход за священным Граалем, каким являлось для нас нарушение школьных правил после отбоя. Но мы могли проделать этот путь и с закрытыми глазами. Крыша, окно, галерея, часовня, склеп, розарий, лимонное дерево, поле для крикета, забор. И теплая вода, в которую мы окунулись с головой. Мы снова играли, ныряли и брызгались. Рэмбо преследовал Верна, а тот смеялся. Гоблин подкрадывался к Саймону и Жиртресту, чтобы их напугать, а Бешеный Пес взбирался на дерево и прыгал в темную воду. Теперь мы были Безумной семеркой, нас стало одним меньше, но мы по-прежнему умели веселиться!

Потом мы помчались по полю обратно, ставя друг другу подножки. Мы бежали и смеялись; где-то вдалеке залаяла собака, и Бешеный Пес залаял в ответ. Нам больше нечего было бояться. Мы были всего лишь четырнадцатилетними мальчишками в одних трусах, которые бежали по полю посреди ночи.

1 декабря, пятница

День X!

09.00. На последнем школьном собрании Глок попрощался с нами и раздал еще кучу медалей и дипломов. Закончив свою громогласную речь, он вышел из зала, как всегда взметнув полами своей черной профессорской мантии.

Мы пожали друг другу руки и попрощались. Даже Щука был в хорошем расположении духа и пожелал мне удачных каникул, а потом попытался плюнуть мне на ботинки.

Постепенно все ребята разошлись по шикарным родительским тачкам. Папа сказал, что опоздает на час, но я не возражал — мне нужно было еще кое-что сделать.

Взбираясь по холму, я чувствовал, как пот липкими лужицами скапливается в разных уголках. Африканская жара беспощадна, особенно если на тебе школьная форма.

Я не был у «адовых врат» со смерти Геккона, но хотел еще раз взглянуть на школу перед отъездом. Еще разок окинуть взглядом долину. Посмотреть и повспоминать.

Я и забыл, как здесь красиво. Все вокруг ожило и наполнилось красками. Повсюду летали разноцветные птицы и бабочки, а цикады наконец вернулись и завели свой пронзительный летний скрежет. Подо мной раскинулись изумрудно-зеленые поля, в середине которых словно по волшебству вырастали из земли школьные корпуса из ярко-красного кирпича. Меня переполнила гордость оттого, что я почти живу в таком прекрасном месте. Справа были поля для крикета и Трафальгар, дальше ручей и старый дом Криспо. Я видел его лилии — отсюда они казались белыми крапинками на зеленом фоне. Старик был прав: только взглянешь на них, и на душе сразу хорошо. Я вспомнил, как он сидел в кресле-качалке у камина. Тогда он повернулся ко мне и кое-что сказал. Я до сих пор помнил его слова. Он сказал: «Запомни, мальчик. Бог дал нам величайший дар из всех. Это не любовь, не здоровье и не красота — и даже не жизнь. А выбор. Величайший Божий дар — это возможность выбирать».