Мальчишки в бескозырках - [63]

Некоторые смельчаки после марсов поднимались по вантам еще выше — на салинги. Такая тренировка очень пригодилась нам потом в море. Ведь постановка парусов требует не только навыков, но и определенной смелости. Представьте себе, как по команде: «Паруса ставить! Марсовые к вантам!», а затем — «По марсам!» — те, кто был расписан на них, крепко держась за вантины, карабкались на эти площадки, а затем расползались по стремительно качающимся реям. Точно так же нужно было в штормовую погоду брать рифы, то есть уменьшать площадь парусов. Именно парусный корабль и работа на нем простым матросом делают из юнги настоящего моряка, а из подростка мужчину. Здесь каждый чувствует плечо другого в прямом смысле. Особенно во время постановки парусов в море, когда под свистки боцманской дудки все, находящиеся на верхней палубе, дружно тянут на плечах тяжелый конец фала. Кроме того, каждый из нас нес на шхуне различную службу: был рабочим на камбузе, вестовым в кают-компании, бачковал, стоял на вахте сигнальщиком. Одним из главных предметов заботы боцмана была верхняя палуба шхуны. И по субботам с утра, во время аврала, нас выделяли драить палубу. Много в своей жизни подраил я палуб. И деревянных, и железных. Но самой памятной осталась палуба шхуны «Учеба». Наверное, потому, что требования к чистоте верхней палубы на шхуне были необыкновенные. В результате такого драения даже цвет досок был похож на желток. На такую палубу можно смело ложиться в белом костюме, и на нем не будет ни одной пылинки, не то что грязи. Как тут не вспомнить рассказы Станюковича, где чистоту палубы старшие помощники проверяли белоснежными носовыми платками. Такая чистота достигалась особым способом мойки палубы. Вначале определенный участок смачивался водой, потом посыпался песком, затем брался деревянный брусок и его торцом песок растирался по доскам палубы. После палуба окатывалась водой, и все повторялось второй раз. Такая чистка, дерево об дерево плюс песок, и давала ей изумительную чистоту и цвет. Кроме того, палуба не имела никаких шероховатостей.

Флот всегда отличался чистотой. Моряки несколько раз в день делают на кораблях тщательную приборку, а раз в неделю чистят и драят корабль сверху донизу. Каждая медяшка на корабле надраена суконкой до блеска.

Настал день, когда раздалась долгожданная команда: «Отдать швартовы!», и «Учеба» отошла от набережной Невы. О времени нашего ухода стало известно некоторым родственникам. Под возгласы знакомых и незнакомых людей шхуна медленно развернулась вниз по течению. Мы впервые шли в море. Вот и знаменитый морской канал. У причала торгового порта стояли суда, в том числе и иностранные. Из канала вышли в залив, впереди поблескивал купол Морского собора Кронштадта. Вскоре и он остался за кормой. Прошли знаменитый Толбухин маяк. Прямо по курсу показался остров. По карте прочли название — Сескар. Затем слева по борту открылся остров Лавенсари. (Теперь он носит название Мощный.)

В годы войны этот весь утопающий в зелени остров был передовым постом Краснознаменного Балтийского флота. Сюда из Кронштадта в сопровождении тральщиков и катеров приходили в надводном положении наши подводные лодки. Здесь, получив последние сведения об обстановке в Финском заливе, они уже самостоятельно прорывались в подводном положении на боевые позиции в Балтийском море. Это было очень трудное и опасное дело. Ведь чтобы выйти в открытое море, надо было форсировать Финский Залив, который был до предела насыщен противолодочными силами и средствами фашистов. Враг установил здесь в три яруса различные системы мин, перегородил залив противолодочными сетями. И все это к тому же охранялось вражескими кораблями, катерами и подводными лодками. Если учесть, что Финский залив узкий — порядка двадцати миль (37 километров), мелкий — с глубинами, не превышающими шестьдесят метров, длиной почти двести миль и что его оба берега заняты противником, то становится понятным, какой героизм должны были совершать наши подводники, чтобы только преодолеть залив. А ведь нужно не только преодолеть его, но и длительное время действовать на вражеских коммуникациях в море, а затем, возвращаясь домой, вновь форсировать Финский залив. И первыми, кто встречал наши лодки, возвращающиеся из опасных походов, были моряки гарнизона острова Лавенсари.

Отсюда в сопровождении надводных кораблей лодки возвращались в Кронштадт.

Между тем впереди справа по борту показался большой остров, издалека похожий на кита. Это был знаменитый Гогланд. Сколько мы читали про этот остров, изучая историю Военно-Морского Флота! В этих местах все напоминало о подвиге балтийцев в минувшей войне. С островом Гогланд, как и с другими островами, расположенными западнее его, связан знаменитый, полный трагизма прорыв кораблей Краснознаменного Балтийского флота из Таллина в Кронштадт. Когда Гогланд был на траверзе, с подветренного борта на шкафуте прикрепили карту Финского залива, и капитан первого ранга Грищенко, собрав нас, еще раз подробно рассказал об этом прорыве.

С волнением слушали мы, как наши корабли, преодолевая минные поля, отбивая налеты вражеских самолетов, шли в Кронштадт. На переходе погибли тридцать четыре транспорта из шестидесяти семи. Из двадцати трех тысяч человек, находившихся на кораблях и судах, погибло более четырех тысяч, то есть каждый пятый.