Мальчишки в бескозырках - [59]

— Ни шагу назад! Вперед!

Остатки гарнизона бросились в контратаку. Началась рукопашная схватка. В ход пошли приклады, ножи. Но численное превосходство гитлеровцев было подавляющим. Окруженные десантниками, израненные остатки гарнизона до конца отстаивали свой рубеж. Они знали, что их не оставят в беде. Помощь пришла вовремя. Над Сухо появились наши самолеты. Вот уже задымились и упали в озеро два вражеских бомбардировщика. А в это время с юга к Сухо подходили корабли Ладожской военной флотилии — «морские охотники» и канонерские лодки. Заговорила наша корабельная артиллерия. И вот от прямого попадания взорвался и пошел ко дну вражеский катер, загорелся второй. Начался разгром вражеского десанта. Ободренные подоспевшей помощью, защитники острова кинулись в атаку на растерявшихся десантников. В панике гитлеровцы побежали к лодкам. Почти все они были перебиты, и лишь немногим удалось вплавь добраться до своих кораблей. В девять часов двадцать минут на острове не осталось ни одного фашиста. Тем временем корабли флотилии продолжали уничтожение вражеских судов. Всего враг потерял семнадцать судов и четырнадцать самолетов. Наши корабли, за исключением «ТЩ-100», получившего две пробоины, потерь не имели.

За этот бой старший лейтенант И. К. Гусев был награжден орденом Ленина, старший лейтенант П. К. Каргин и главстаршина Мартынов — орденами Красного Знамени. Отмечены наградами были и все остальные участники боя.

Вот такая героическая история связана с этим маленьким островом, — сказал Николай Алексеевич, заканчивая свой рассказ. — После этого боя наша флотилия стала полностью господствовать в водах Ладоги и обеспечила бесперебойное движение по Дороге жизни.

Мы разбрелись по острову, каждый остался наедине с собой. Думаю, что у всех была одна мысль: а как бы я повел себя, окажись здесь пять лет назад?

После посещения острова Сухо мы направились на восточный берег озера, в Кобону. Для меня это место было очень памятным. Именно сюда вместе с другими ранеными доставила меня с западного берега канонерская лодка «Чапаев». Отсюда я был отправлен на лечение в тыловой госпиталь и именно здесь вступил зимой 1943 года на ладожский лед, возвращаясь из госпиталя на Ленинградский фронт. В те дни Кобона кипела от взрывов вражеских бомб, стоял грохот от непрерывной стрельбы зенитных орудий и проносившихся вражеских и наших самолетов. У причала возвышались горы мешков и ящиков с продуктами, в которых так нуждался Ленинград. Теперь здесь стояла мертвая тишина. Кое-где виднелись рельсы разрушенной узкоколейной железной дороги, по которой в войну доставляли с причала раненых к поезду. Только Ладога осталась неизменной: спокойно и деловито она катила свои волны, как бы утверждая вечность. Настала пора возвращаться домой. И здесь Ладога напомнила нам, что она только считается озером, а по своему характеру настоящее море. Начался шторм. И хоть был он не очень большой — балла три, но для барказов этого было вполне достаточно. При подходе к истоку Невы наше суденышко село на мель. По команде Казакова несколько человек, умеющих хорошо плавать, подстраховавшись концами, прыгнули в воду, чтобы обследовать дно. Оказалось, что наш барказ сидит на широком и плоском, как стол, камне. Мы стали раскачивать шлюпку и с помощью ветра и парусов сползли с камня на чистую воду. Подошедшей к нам на помощь «Мсте» мы гордо отсемафорили, что в помощи не нуждаемся. На этот раз все действовали быстро и уверенно. Случай в заливе не прошел для нас даром.

Ленты с якорями

После летних каникул к нам в роту прибыло много новеньких. Правда, в полном смысле новенькими их не назовешь. Они уже год учились в военно-морском авиационном подготовительном училище. Теперь были переведены к нам.

Еще раньше был зачислен в наш класс сын наркома ВМФ Николая Герасимовича Кузнецова — Виктор. Для нас адмирал Кузнецов был высший авторитет и начальник. С осторожностью и любопытством мы приглядывались к Виктору: как он себя поведет? Виктор оказался простым, скромным парнем. Высокий, весь в отца, симпатичный и застенчивый, он вскоре завоевал у нас авторитет и отличной учебой, и дисциплиной. В отличие от некоторых «сынков» он никогда не пользовался именем своего отца. При выпуске из училища он вполне заслуженно был награжден серебряной медалью. Мне пришлось все эти годы учиться с Виктором в одном классе и даже какое-то время сидеть с ним на одной парте, и должен сказать, что, хотя я был всегда настроен против сынков высокопоставленных папаш, Виктор вызывал у меня уважение и симпатию. Думаю, что это было взаимно. К сожалению, затем наши дороги разошлись. Я поступил в училище имени Фрунзе, а Виктор посвятил себя инженерной деятельности и окончил другое учебное заведение. Сейчас он капитан первого ранга. Живет и служит в Москве. Иногда встречаемся. С другими однокашниками видимся значительно реже, в основном по юбилейным датам, так как большинство их осело в Ленинграде.

С первого же дня мы хотели выглядеть бывалыми моряками. По молодости нам казалось, что если брюки у нас будут широкими, матросский воротник, или, как его называют, гюйс, будет не синим, а белым, якорь на бляхе — счищен почти на нет, а бескозырка иметь форму блина, то тогда мы станем выглядеть морскими волками. И первое время после выдачи формы мы на уроках до мозолей на ладонях полировали пастой «ГОИ» свои бляхи. В банные дни, сжигая руки хлоркой, мы травили в тазиках синеву наших воротников. Ночью подкладывали под матрац брюки, натянутые на фанерные «торпедки». Конечно, нам за это здорово попадало. Мы лишались увольнения в город. Теперь это вызывает улыбку. Но тогда мы были обыкновенными мальчишками и слепо подражали «жоржикам» и «стилягам», которые никогда не переводились. Чтобы сделать бескозырки блинами — к чему только не прибегали. Один наш товарищ умудрился вставить внутрь бескозырки чугунный кружок от плиты. Были у нас модники, которые все ушивали, начиная от суконок, кончая бушлатами. Ребята над такими модниками всячески подшучивали. Спали мы в длинных ночных рубахах. Так вот, дождавшись, когда модник уснет, ребята за ночь ушивали на нем рубаху, да так, что утром он не мог ее снять. Бывало, что рубаху «стиляги» пришивали к матрацу толстыми нитками. Утром под смех товарищей жертва вставала вместе с матрацем. Не скажу, что это перевоспитывало, но в какой-то степени такая действенная критика умеряла пыл модников.