Мальчишки, мальчишки... - [5]

Но Ванюшка уже сунул краюху за пазуху, толкнул дверь — и был таков. До вечера его не было, и не ночевал, но не тревожились: думали, что у Агахи. Но та сама прибрела утром и аж вся побелела, узнав, что племянник еще сутки назад ушел в Бородино. Вот беда-то! Избегали всю деревню и в Бородино обошли всех, ходили и кричали в лесу, но — бесполезно. Заподумывали уж горькое: вот так-то, когда стояли еще в Марково красноармейцы, один из них, местный, задумал сходить проведать своих в Березовку. А наутро нашли его за деревней, всего исколотого, раздетого. Кто мог сделать такое? Ясно, что кто-то свои, местные, а кто — неизвестно. Ваньшу искали, отец с матерью доехали до Березовки, заглядывая за обочины дороги. Ничего не выездили, вернулись домой.

Тут Петру выпала доля ехать в подводчики, и он уехал, оставив Феклу и детишек.

6

А Ванюшка в это время уже в полной красноармейской амуниции исполнял обязанности бойца из взвода полковой разведки. Затруднение с определением его на службу разрешилось вдруг просто и быстро. Ведающий разведкой помощник начальника штаба полка Тиняков, доставляя в штаб с передовых позиций пленного офицера, слишком разогнал лошадь, и сани перевернулись. Возчика отбросило в снег, он барахтался в нем и чертыхался, самому Тинякову сильно зашибло ногу, а пленный беляк, несмотря на связанные руки, быстро вскочил и, вскидывая длинные худые ноги, бросился в сторону леса. Тнняков стрелял ему вслед из маузера, но бесполезно. И тут подбежали тоже следовавшие в штаб Михей с Ванюшкой.

— Чего? Чего тут содеялось? — торопливо спрашивал Михей.

Разобравшись, в чем дело, потащил с плеча винтовку. Стукнул выстрел — офицер вскрикнул, опрокинулся на спину. По глубокому снегу Михей с Ваней добрались до него, потащили, ослабевшего, раненного в бедро, обратно к саням. А когда и сани были на месте, и упряжь исправлена как следует, и возчик вскарабкался на облучок, сидящий в санях Тиняков сказал Ивану:

— Забирайсь сюда, паренек. Как он — подойдет ко мне, а, Голохвастов?

— Мальчонка справный, — степенно ответил Михей. — Берите, не пожалеете. Да и возле начальства, глядишь, целее будет. Во взводе смелость да проворство — не главное дело, сила нужна, а ты ее нагуляй сперва.

Так Иван стал бойцом полковой разведки. Он еще привыкал к новому обличью, радовался, бахвалился перед местными ребятами, что он-де не кто-нибудь — настоящий боец-красноармеец, еще и не понюхал как следует солдатской службы, потому что Тиняков его баловал поначалу и не загружал по-настоящему, как вдруг, совсем неожиданно для него, через пару дней после зачисления нагрянула страшная весть: убило Михея. На позиции осколком снаряда прямо в сердце.

Вот уж было горе! На похоронах над стылой могилой комиссар говорил хорошие слова, а Ваня смотрел вниз, и ему все не верилось: вот лежит еще недавно здровый, веселый человек, учивший его играть на берестяной дудочке, а уж не встать ему, не пойти, не засмеяться, не заговорить. Вот что такое война!

Батальонный командир Шунейко, возле которого Ваня стоял на похоронах, после прощального залпа обнял его:

— Ну вот, Иван, теперь видишь, каковы военные дела… Хотел я Михея снова на роту ставить, да вот не вышло, вишь. А ты его не забывай, это такой был мужик… большевик, одним словом.

Он оттолкнул мальчика, повернулся и, горбясь, побрел по снегу, не замечая тропки, к избе, где размещался штаб батальона.

— Вань! Ванюш! Посиди с нами! — приглашали Карасова бойцы Михеева взвода, но он, тоже притихнув, пошел на квартиру — он жил вместе с полюбившим его Тиняковым.

— Не плачь — не скажу, плакать надо, — сказал ему разведчик. — Хороших людей теряем. И никуда не деться, так будет, пока народ свою власть не установит. Только такой плач не жалость, не тоску, а скорбь и ненависть должен порождать. Это суть святые качества, Иван, без них нет настоящего бойца. Усвоил? На, глони чайку — ишь, весь застыл.

Война, казалось бы, шла вяло, без особых успехов и с той, и с другой стороны. Однако в ходе такой вот войны по тылам идет особая работа — наращиваются силы, концентрируется вооружение, выбираются и распределяются удары, и тут уж счет идет жесткий — кто быстрее. И пока красные собирали истощенные резервы, занимались нелегким мобилизационным делом, сортировали и чинили старое, еще с германской войны пользуемое оружие, белогвардейцы подтянули с востока казачьи полки, сибирские кулацкие части — и ударили.

Произошло это через неделю после того, как Ваня встретил отца в красноармейском обозе. Встретил и сперва страшно обрадовался ему. Однако робел сначала: а вдруг отец за ослушание, за дерзкий его побег начнет еще пороть при всех, охаживать тяжелым кнутом? Но отец, видимо, тоже побаивался теперь сына, и Ваня, уходя, удивился: будто не сызмальства знакомый грозный тятька сидел теперь в розвальнях, а другой, получужой даже мужик. Вот они будут воевать, и пойдут дальше, и будут гнать врага, а тот мужик вернется потихоньку домой и опять потащится займовать семена к богатинке Ромкину, гнуть за это на него спину, а после с матерью на полатях втихомолку ругать его, чтобы никто не подслушал, не передал, не дай бог… Эх, тятька, тятька!