Мальчишки-ежики - [49]

Видно, своими догадками Ромка отбил у отца аппетит. Хлебнув несколько ложек бульона, он отодвинул тарелку и сказал:

— Пойду узнаю, что ей предъявлено. Может, напрасно забрали.

Старый Громачев не стал переодеваться, так в рабочей, испятнанной мазутом одежде и пошел.

Вернулся он хмурым, уставшим, будто постаревшим на несколько лет. Ничего не говоря мальчишкам, машинально разделся и улегся отдыхать.

Чтобы не мешать ему, братья вышли на улицу и там стали раздумывать: что делать с монтекристо, купленным у бандита?

— Я все боялся, что найдут его, — сказал Дима. — И нас тоже арестуют.

— Где же ты его держал?

— Сперва под подушкой, а как пришли с обыском, — спрятал за ремнем под рубашкой.

— А если бы тебя ощупали?

— Я бы сказал, что нашел.

— Так бы тебе и поверили! Могли в тюрьму посадить и из пионеров выгнать. Надо пистолет утопить, — предложил Ромка. — Все равно патронов не достать.

— Что ж, мои деньги ни за что ни про что пропали? — сопротивлялся Дима. — Давай лучше спрячем в дупло.

Они так и сделали: завернули монтекристо в промасленную ветошь, набрали в банку сырой глины и вдвоем вскарабкались на старую черемуху, росшую у фоничевского сарая. Димка запихал в узкое дупло пистолет, а Ромка глиной замазал отверстие.

Не успели мальчишки спуститься на землю, как из дома Фоничевых донеслись крики, хлесткие удары. Во двор выбежала с распущенными волосами Матреша, за ней — Трофим. Изврзчик нагнал жену у грядок и принялся стегать собранными в жгут вожжами.

— Чертова борода, не смей драться! — закричал Ромка с дерева.

— Милицию позовем! — пригрозил Дима.

А Трофим словно был глухим. Сбив жену с ног, он продолжал стегать ее и приговаривать:

— И в дом не смей… Твое место в хлеву со свиньями.

Злобно пнув жену сапожищем, он ушел в дом, с грохотом захлопнув дверь.

Мальчишки, видя, что Матреша неподвижно лежит меж грядок, спустились с дерева, расширили лаз — на случай, если придется удирать, — и подползли к избитой соседке.

— Тетя Матреша, не плачьте, — сказал Дима. — Уходите к нам… сейчас папа дома, он не позволит Трофиму драться…

— Ой, миленькие мои, вы-то хоть не смотрели бы, как он зверствует. Не для детей это…

Мальчишки помогли ей подняться и повели в свой дом. Отец усадил Матрешу на топчан и дал ей валерьянки.

— Чего это на вас Трофим кидается? Пьян, что ли?

— Да нет, трезвый. Все насильниками меня попрекает, поганой зовет. Сперва на чистую половину не пускал, а сейчас нигде жить не позволяет. Твое место, говорит, в хлеву, со свиньями…

— А вы у нас живите, — предложил старый Громачев. — Я в поездах по три дня пропадаю, хоть за мальчишками присмотрите.

— А что же Анна?

— Нет у нас Анны. Ночью ее арестовали и не скоро выпустят. Был я в милиции — говорят, мельник ее связной сделал. С Серым на пару действовал.

— Господи, сколько горя от этого Серого! В каждом доме слезы. Застращали они, видно, ее. Ах, несчастная Аннушка! Может, передачу ей снести?

— Пока следствие не кончится, передавать ничего нельзя, — печально сказал отец. — Мне вот на дежурство пора.

— Да я с радостью останусь, — соглашалась Матреша. — Да вот, боюсь, мой ирод стекла перебьет.

— Ничего, если выбьет, сам и вставит. Управу на него найдем. Ишь, вздумал в наше время женщину избивать!

Матреша не вернулась к Трофиму, осталась жить у Громачевых.

На другой день утром из фоничевского хлева послышалось поросячье повизгивание и громкое хрюканье. Пара хряков, привыкших вовремя получать теплое пойло, настойчиво напоминала о себе.

Трофим, приметив, что его жена хлопочет у колодца в чужом дворе, подошел к забору и, никак не называя ее, грубо напомнил:

— Кто за тебя наших свиней кормить будет? Оглохла, что ли?

— А у меня свиней нет, — ответила Матреша. — И слушать ничего твоего не желаю. Довольно натерпелась.

— Вон оно как! — изумился Трофим. — Он не ждал от кроткой Матреши решительного отпора. — Значит, по рукам пошла, бандитская шлюха? Ну, погоди! Я тебя после этого и в хлев пущать не стану!

— Не больно нуждаюсь, — отозвалась Матреша. — Чем ты-то лучше бандитов? Как злодей кидаешься, готов с живой шкуру содрать. Да не ощеривайся, не боюсь! Попил моей кровушки, будя! Хозяйствуй сам. Лучше в батрачки пойду, чем твои кальсоны грязные стирать. Противен ты мне пуще Серого!

Она гордо повернулась и пошла прочь. Трофим оторопел. Столь строптивой ему еще не доводилось видеть жену.

Обозлясь еще больше, он схватил валявшиеся под ногами вилы и запустил их в Матрешу. Но не попал… вилы воткнулись в землю прямо перед ней. И Матреша не вздрогнула, не взглянула на них.

Через некоторое время из фоничевского хлева послышался пронзительный предсмертный визг сперва одного хряка, затем такой же вопль другого. Разъяренный извозчик вымещал свою злобу на ни в чем не повинных тварях, лишь бы досадить ушедшей жене.

* * *

Судили бандитов в зале городского клуба. Анну приводили под конвоем вместе с бандитами и усаживали за барьер рядом с хуторянкой — любовницей Серого. Мачеха, казалось, была очень подавлена арестом и допросами. Она сидела по-тупясь, с безжизненным взором. А если смотрела в зал, то никого не замечала. Ни Ромке, ни Димке не удалось встретиться с ее взглядом. Даже Матреше она не ответила на низкий поклон.