Мальчики пастушки - [3]

Он схватил Егорку за волосы и начал трепать, приговаривая:

— Не разевай рот, паршивец; смотри за чем приставлен… смотри…

Мелькало искаженное от страха лицо Егорки, болталась сумочка за плечами, и в такт порывистым движениям мужицкой руки у него вырывались сдавленные крики:

— А, а, а!..

И едва лишь Егорка вырвался от Ильи Никитина и пробежал несколько шагов по улице, как перед ним новая гроза выросла.

— Ты куда же это задевал мово теленка, затряси тебя лихоманка?! — преграждая дорогу, наступила на него Евлеха Колганова, страшная и шумливая старуха, с рябым морщинистым лицом и торчавшим изо рта черным зубом. — И где я его теперича искать буду, такой ты разъэтакий.

Евлеха стояла перед Егоркой, не давая ему двинуться с места, злобно вращала мутным бельмом, занимавшим полглаза, и орала на всю улицу, тыча костлявым кулаком ему под нос.

— Драть тебя, проваленного, надыть, и отца-то твово, мошенника, вместе с тобою. Ах, такие-сякие… деньги берете, а за скотиной не смотрите!..

— Ты зачем это, разбойник, все бока исполосовал нашему теленку? Какую ты имеешь праву бить чужую скотину? — встретила его другая старуха, размахивая руками. — Ах ты, живодер… да я тебя!..

И много пришлось Егорке выслушать брани и упреков, пока он не добрался до дому. Кто ругался за убежавшего неизвестно куда теленка, кто за потравленный хлеб, а некоторые вместе с руганью награждали его и стукотушками.

Егорка и не думал даже обижаться; он чувствовал себя виноватым чуть ли не перед целым миром и желал бы одного только — скорее до дому, забиться куда-нибудь в укромный уголок чтобы не слыхать ни шума, ни ругани и скорее заснуть.

На утро мать насилу добудилась Егорки. Свернувшись комочком, крепко спал он под навесом на соломе, и только когда в его сонном мозгу вставали и путались дневные впечатления, он вздрагивал всем телом и торопливо бормотал:

— Куз… Куз… Кузька!.. Беги!., беги скорее! Эй, ты!.. Кузька, леший!

Когда он гнал свое стадо в поле, провожавшие телят бабы наказывали:

— Смотри, паршивец, опять не растеряй их. Рот-то не разевай там, гляди в оба.

Пригнав на место телят, Егорка не расселся на лугу и не занялся игрою, как прежде, а принял строгие меры предосторожности.

— Ты, Кузька, зайди вон с той стороны и ходи около них, а я тут буду, и как чуть что — мы их прямо в реку.

Сам Егорка ходил взад и вперед с другой стороны, держа в одной руке палку, в другой длинный кнут и зорко смотрел за телятами. Те некоторое время ходили спокойно, как будто ничего и не замышляя опасного, но как только стало пригревать поднимающееся солнце, опять замахали хвостами, тревожно оглядываясь по сторонам, опять торопливее заходили по лугу.

Егорка насторожился.

— Кузька! погоним их в воду! — крикнул он братишке и захлопал кнутом.

Кузька тоже заработал кнутом, направляя свою сторону к реке. Телята скучились и пошли было к берегу.

— Идите, идите, нечего тут, — понукал их Егорка. — Полезайте-ка в воду, когда не хотите смирно ходить по лугу.

Но вдруг бежавший впереди черный теленок, с белым пятном на лбу, остановился, посмотрел назад, точно говоря: «А не пора ли, братцы», и не успел Егорка и глазом моргнуть, как он поднял хвост и стрелой помчался вдоль берега. Егорка ударился ему наперерез, бросая впереди себя палку, но телята, казалось, только и ждали этого сигнала, и моментально ударились в разные стороны.

— Егорка! Егорка! — закричал Кузька, бросившись за телятами, но споткнулся на кочку и со всего размаху шлепнулся в ручей.

Началась опять та же нескончаемая беготня, та же бесплодная погоня, и к вечеру мальчики так же, как и вчера, усталые и разбитые, вогнали в слободу половину стада.

В слободе опять сыпались на Егорку брань, упреки и угрозы. Егорка сделал все, что было в его силах, но все-таки чувствовал себя виноватым. Раз он пастух, получает жалованье, он и должен быть перед всеми в ответе.

Дома мать приласкала Егорку и поругалась с мужем.

— Говорила я тебе, дураку бестолковому, что мал он еще для этого дела, а ты знай свое. Где же это видно, чтобы такие карапузы в жару справлялись с телятами? Вот сдерут с тебя за потраву, тогда и считай барыши-то! Ребенка измучаешь и толку не будет никакого!

— Что ж, по-твоему, до двадцати годов его беречь дома? — огрызался тот.

— Можно было и не беречь, да за старшого-то пускать погодить бы.

— Ну ладно. Чай не век они будут беситься. Побегают недельку какую и успокоятся. Я завтра, ежели что, сам схожу — там побуду.

Отец на утро не пришел на помощь к Егорке; его дела задержали какие-то, а с телятами повторилась та же история. Егорка прямо с утра вогнал их в реку, и оба с Кузькой все время ходили по берегу, пощелкивая кнутами.

— Теперь не уйдут. До вечера не выпущу.

Голодные, изнуренные жарою телята покорно стояли по брюхо в воде и, казалось, не замышляли ничего недозволенного.

— Ага, смирились! — злорадствовал Егорка. — Ну так и стойте тут не жравши, когда сами виноваты.

Однако недолго пришлось злорадствовать Егорке. Телята смирно стояли до тех пор, пока в воздухе еще было свежо, но когда наступил роковой час, они и из воды поразбежались в разные стороны. Ничего не могли с ними поделать ребята, как ни метались по берегу.