Мальчики и девочки - [13]

– Я от радости. Глупенький, немцев скоро прогонят, а из нашего города уже прогнали. Завтра мы с тобой уйдем отсюда. Бабушка и Светка пока останутся, а мы пойдем.

Она вытерла своей ладонью мои слезы, подвела к нарам, помогла раздеться, укрыла одеялом:

– Спи!

И сама постояла немного посередине комнаты и стала раздеваться. Я еще очень долго лежал на спине счастливый, с открытыми глазами. И когда засыпал под гул машин, мне очень хотелось дождаться завтрашнего дня, чтобы скорей с мамой идти по дороге вслед за машинами и солдатами. И чтобы в освобожденном городе скорее растаял снег и над домами была бы радуга.

Электростанция

Бабушка и Светка остались в деревне еще на некоторое время, а мы с мамой рано утром вышли из дому и вскоре уже мчались на попутной машине вместе с солдатами. С собой мы почти ничего не взяли. Мама ехала с пустой сумкой, а я захватил только свою деревянную саблю. На всякий случай.

Мы доехали до поворота, от которого оставалось до города всего несколько километров, шофер высунулся из кабины и сказал, чтоб мы здесь слезали, потому что ему надо ехать в другую сторону. От поворота пошли пешком, где по наезженной, разбитой колее, а где и совсем без дороги. Город завиднелся вдали, и мама прибавила шагу, так что я за ней едва поспевал.

– Зря я, наверное, тебя взяла, – сказала она вдруг.

Мы подошли к реке. Когда-то здесь был мост, но сейчас от него остались только бетонные быки, вмерзшие в лед. Все большие дома на той стороне, на горе, зияли провалами. От некоторых зданий осталось по одной стене. Не было дороги через реку, не было даже тропинки. Снег лежал ровный, только в одном месте от моста наискосок вели следы. Мама долго стояла перед этими следами, потом сказала мне:

– Пойдешь за мной и будешь ступать след в след.

Я кивнул. Она постояла, оглянулась назад, словно хотела вернуться.

У человека, который прошел здесь до нас, были широкие шаги, и мне приходилось тянуться, чтобы попадать в его следы. Я знал, что река заминирована, и, когда оступался, со страхом закрывал глаза и ждал взрыва. Один раз я совсем неловко шагнул и упал. Хорошо, что мама не видела. Я поскорее встал и догнал ее, не разбирая дороги, потом опять пошел след в след.

Мы благополучно перешли реку по льду и стали подниматься в гору к трамвайной линии и домам. Уже когда поднялись, обернулись, чтобы посмотреть на реку. Она была совсем пустая, если не считать одного человека. Ниже того места, где стояли мы, он тоже переходил реку. Одет он был в полушубок и держал на плече мешок. Минуту или две мы смотрели на него, и вдруг он на наших глазах беззвучно взметнулся снежным конусом вверх и пропал в зияющей черноте реки, словно его никогда и не было. Только тут до нас долетел звук взрыва. Я прижался к маме, а она даже не заметила меня и ничего не сказала, окаменела вся. Никто, кроме нас, этот взрыв не услышал и не прибежал узнать, что случилось.

Мы постояли и пошли вдоль трамвайной линии по берегу реки. Маленькие частные домики уцелели, но они тоже смотрели на нас пустыми окнами. На стенах мелькали надписи: «Проверено, мин нет». Вдоль всего берега тянулись окопы и колючая проволока. В каждый новый переулок мы заглядывали с надеждой, думали: вот дойдем до того угла и кого-нибудь увидим и расскажем, как на реке взорвался человек в полушубке и пропал. И мы, действительно, увидели одного дядьку, но рассказать ему ничего не успели. Он выскочил из дома с огромным узлом, наткнулся прямо на нас и чего-то испугался. Вместо того чтобы остановиться и поговорить, повернулся к нам спиной и побежал вверх по переулку, а потом по лестнице в сторону церкви.

Вскоре показалась башня водокачки. Неподалеку от нее, рядом со столбом высоковольтной передачи, мы увидели какие-то продолговатые предметы, сложенные наподобие того, как складывают на железной дороге старые шпалы. Эти предметы лежали друг на друге крест-накрест высоким штабелем и были занесены снегом. Мы приблизились, и я увидел сначала немецкую каску, торчащую из-под снега, а потом руку, свисающую из самой середины штабеля. Я сам не заметил, как остановился, и, когда мама дернула меня, чтобы я шел, я все еще стоял, потому что понял, что это сложены в штабель не шпалы, а люди в немецкой форме. Их винтовки, каски и ящики с патронами лежали отдельной кучей с подветренной стороны штабеля и не были занесены снегом.

Мама в конце концов дернула меня так, что я чуть не воткнулся в снег, и потащила дальше. Сразу за водокачкой начинался высокий кирпичный забор электростанции. Сквозь проломы в заборе виднелся двор, вагонетки на занесенных снегом рельсах, черная гора угля. По двору ходил человек в пальто и солдатской шапке с опущенными ушами. Когда мы поравнялись со вторым проломом, он посмотрел в нашу сторону, и на его лице блеснули очки.

– Стойте! – крикнул он и взмахнул рукой вверх.

Мы остановились, подумали, что он предупреждает нас о том, что здесь заминировано и нельзя ходить. Человек подбежал к пролому, перелез через него на улицу и, тяжело дыша, сказал:

– Здравствуйте!

Мама ответила ему и потянула меня за руку, но он не дал нам уйти.