Мальчик с Антильских островов - [6]
Мы часто отклоняемся в сторону, потом снова вспоминаем цель нашей прогулки и начинаем спешить, пытаясь сократить путь по какой-нибудь тропинке, ведущей вправо или влево.
Я ПРОВИНИЛСЯ
В одном месте дорога шла между двух красных влажных холмов, поросших высоким папоротником. Густые папоротники образуют над нашими головами свод, в прорезы которого видно небо. Это так странно, что мы начинаем говорить шепотом и стараемся идти поближе друг к другу.
Никогда мы не видели ничего подобного.
Комки земли скатываются сверху к нашим ногам, заставляя нас замирать от страха.
Мы продвигаемся медленно, пугливо оглядываясь назад на каждом шагу.
Кажется, этот узкий коридор, того и гляди, обвалится и загородит нам путь. Мы встревожены. Я тяжело дышу и не осмеливаюсь заговорить.
Нам страшно.
Вдруг крик ужаса и — спасайся кто может! Мы поворачиваем назад и мчимся во всю прыть, испуская вопли.
Выбравшись на простор, мы продолжаем бежать без оглядки, пока хватает духу. Никак не остановимся. Мы испытали такой испуг, что нам нелегко прийти в себя. Страх потряс нас, мы потеряли всякую гордость.
Бегом возвращаемся на Негритянскую улицу. А там — до чего же героически выглядят наши́ подвиги в глазах тех, кого не было с нами! Даже наш испуг служит доказательством мужества. Мы хвастаемся:
— Мы так бежали! Так бежали! Потрогай мое сердце.
Они смотрят на нас с восхищением: мы ходили так далеко, по ужасной дороге, которую они себе даже не могут представить; мы избежали страшной опасности благодаря быстроте наших ног!
А кроме того, мы пробовали ягоды и фрукты, обнаружили ручеек, приглядели на будущее грядки гороха.
И в довершение счастья — наши родители ничего об этом не знают. Сегодня вечером нас не будут пороть.
Оправившись от страха, мы вспоминаем, что голодны.
Нет, товарищи не съели наших обедов. Посему мы начинаем с пудинга Поля, Тортиллы и Орели.
Мы наводнили их хижину. Тортилла раздает рис в протянутые руки.
Как хорошо расположиться в хижине, когда взрослых нет дома! Орели с гордостью хозяйки показывает нам внутреннюю комнату, где стало так красиво после того, как мосье Симфо́р и мадам Франсе́тт, ее родители, купили четыре ящика и положили на них доски — получилась прекрасная тахта, накрытая пестрой материей.
Дети спят всегда в передней комнате на полу, на подстилках. Во внутренней комнате нет ничего интересного, но мы счастливы просто побыть немного в этом святилище взрослых. Там темно и стоит какой-то особенный запах — пахнет рабочим потом.
Теперь настает моя очередь делиться своим обедом.
Но я не желаю питаться по способу, рекомендованному мамой Тиной: развести муку водой, добавить масла, размешать и так далее.
Я не люблю муку с водой. При маме Тине я стараюсь побороть свое отвращение, вот и все. Маниоковая мука хороша как сладкое. Можно развести ее сладким сиропом или просто перемешать с сахарным песком и сыпать в рот из бумажного фунтика. Мама Тина прекрасно знает мой вкус.
Сегодня я вдруг разошелся и предложил ребятам попробовать муку с сахаром.
Сахар находится в железной банке, но разыскать эту банку — нелегкая задача! Мама Тина умудряется запрятывать ее в такие места, что в жизни не догадаешься.
Правда, и я не промах, но мне редко удается ее перехитрить. Дело в том, что она каждый раз прячет сахар в другое место.
Например, еще вчера коробочка была на этой полке. Стоило только подставить стул, взобраться на стол, протянуть руку…
А сегодня ее уже там нет.
И вот надо соображать, прикидывать, мучиться, стоя на столе.
А снизу товарищи разочарованно глядят на меня.
— У моей мамы нет банки с сахаром, — говорит Жеснер. — Только по воскресеньям она покупает на два су сахара к кофе. Но если бы у нее была коробочка, она бы запрятала ее как можно дальше.
Он активно включается в поиски и кричит мне:
— Посмотри под балками: мамы очень любят прятать вещи под балками! Они воображают, что нам их оттуда не достать.
Но, ничего не обнаружив под балками, я, огорченный, слезаю со стола.
Немедленно все с энтузиазмом принимаются за поиски. Они шарят по углам, переворачивают все вверх дном во внутренней комнате. Грохот кастрюлек и сковородок приводит меня в содрогание, но я не в силах укротить энергию моих товарищей.
«Перестаньте! Уходите!» — хочется мне крикнуть.
Но я стесняюсь.
Господи! Этого я и боялся: раздается звон разбитой посуды.
Синяя с желтым миска!
Миска, из которой ест мама Тина!
— Это ты толкнул меня под руку!
— Это из-за тебя. Ты пихалась.
Романа обвиняет Поля, Поль — Жеснера.
Остальные онемели от неожиданности.
Я разражаюсь рыданиями.
— Твоя бабушка выпорет тебя? — спрашивает Романа.
— Я скажу, что вы пришли воровать! — со злостью отвечаю я.
— Не надо, — говорит Тортилла, — скажи, что это курица, обалделая курица, которая пробралась в комнату, взлетела на стол и разбила чашку, прежде чем ты успел ее выгнать.
Все соглашаются, что это самое лучшее объяснение. Но я все равно безутешен.
Мне хочется броситься на них с кулаками, выгнать их из дома мамы Тины, в котором они вели себя так непочтительно.
Однако я ничего не делаю. Постепенно я успокаиваюсь.
— Друзья, — говорю я, — я думаю, что мама Тина унесла банку с собой: она вчера грозилась сделать это.
