Мальчик с Антильских островов - [4]

Тем временем мама Тина вертит так и сяк на коленях свое рабочее платье, изучая последние разрушения, и наскоро ремонтирует их. Потом она начинает двигаться быстрее, и это меня радует, потому что я с нетерпением жду ее ухода. Деревья, поля, вся округа уже залиты солнцем.

Наконец мама Тина говорит мне:

— В полдень, когда зазвонит колокол в поселке, возьми стакан воды и вылей в эту тарелку с мукой. Я уже положила туда кусочек трески и налила масла — тебе остается только размешать хорошенько и съесть.

Она показывает мне тарелку и ставит ее на край стола, чтобы я мог достать; потом, все более торопливо, она приготовляет себе такой же обед в тыквенном горшочке. Горшок она аккуратно ставит в бамбуковую корзину вместе с остальным снаряжением: старыми черными чулками без ступней, которые она надевает на ноги и руки, чтобы меньше поцарапать их о стебли тростника, тыквенной бутылкой питьевой воды и так далее.

Потом она набивает трубку, закуривает ее, надевает поверх головного платка свою испытанную соломенную шляпу, опоясывается веревкой и говорит мне:

— Пойду погляжу, не даст ли мне господь бог силы еще раз побороться с тростником господина беке[2]. Ты видишь, как в хижине чисто, и костюм твой тоже чистый и не рваный, а перед хижиной нет никакого мусора? И потом, постарайся не безобразничать. Веди себя хорошо, чтобы мне не пришлось сердиться сегодня вечером.

После чего она два раза затягивается трубкой, наполняя хижину дымом, наклоняется, берет бамбуковую корзинку, ставит ее себе на голову и, подхватив по дороге мотыгу, выходит из двери со словами:

— Я ушла!

Наконец-то я свободен! Свободен на весь день.

Но я не сразу пускаюсь во все тяжкие.

Сидя на пороге, я выжидаю некоторое время. В спешке перед уходом мама Тина часто забывает что-нибудь и возвращается. Надо, чтобы она нашла меня на месте! Удостоверившись, что она не вернется, я ухожу, плотно прикрыв дверь.

Те из моих товарищей, родители которых уже ушли, собрались около одной хижины. Они радостно встречают меня, и мы вместе поджидаем остальных.

НЕПРИЯТНАЯ ВСТРЕЧА

Поселок, под названием Негритянская улица, состоит из нескольких десятков деревянных домишек, крытых рифленым железом и сбегающих прямыми рядами по склону холма. На вершине возвышается увенчанный черепичной крышей «дом» управляющего, жена которого держит лавочку. Между «домом» и улицей — домик эконома, конюшня для мулов, склад удобрений. А вокруг — обширные поля сахарного тростника, и лишь далеко, у самого горизонта, виднеются заводские трубы.

Все это вместе называется Петимо́рн.

Есть в Петиморне большие деревья, мохнатые кокосы, аллеи пальм, речка, журчащая в траве саванны. Прекрасное место!

Во всяком случае, нам, детям, здесь раздолье.

В ожидании, пока вся компания будет в сборе, мы забавляемся как можем, и наш крик и смех привлекают запоздавших.

Сколько нас было? Понятия не имею. Но каким-то образом мы всегда замечали, если кого-нибудь недоставало: наверное, ближайшие друзья обращали внимание на отсутствие приятеля и ставили в известность остальных, а когда все были в сборе, это сразу чувствовалось.

Распоряжались заводилы: Поль и его две сестры — Торти́лла и Оре́ли; Жесне́р, мой друг, и Сума́н, его младший брат; Рома́на и Виктори́на, отчаянные, как мальчишки; Казими́р и Гекто́р. И я. Потому что в нашей компании я тоже влиятельная фигура.

За нами увязывалась целая вереница малышей, часто весьма обременительных, — мелюзга, что с них взять, они и бегать не умеют, не разбивая локтей и коленок, где уж им взобраться на дерево или перепрыгнуть через ручей.

Между тем мы, большие, знали все тропинки и все места, где можно ловить раков под камнями поющих потоков. Мы умели доставать гуавы и манго, очищать спелые кокосовые орехи. И выбирать вкусные стебли сахарного тростника — это мы тоже умели.

И от нашей изобретательности зависело, сумеем ли мы с толком воспользоваться лучезарной свободой, предоставленной нам до возвращения родителей.

Только мы, большие, одеты как следует. На остальных мальчиках куртки с чужого плеча трещат по всем швам во время драк, а трусы до того рваные, что они совсем ничего не прикрывают.

Не лучше и платья у девочек: веревка, завязанная крест-накрест, с которой свисают развевающиеся лоскутья, — вот и весь наряд.

И все с непокрытыми головами, со свалявшимися волосами, выгоревшими на солнце, с грязными носами, с обветренными коленками, с раздутыми пальцами, начиненными клещами.

— В полдень, — объявляет Гектор, — я пообедаю карликовыми бананами в масле и рыбой. Мама приготовила их перед уходом. Они еще теплые.

Еда — главная тема наших разговоров.

— А у нас, — говорит Поль за себя и за сестер, — у нас большая «канарейка» с рисовым пудингом. И наша мама разрешила нам взять еще муки, сколько мы захотим.

— Но у вас нет мяса, — замечает Суман.

— Даже нет рыбы!

— Вчера моя мама приготовила необыкновенно вкусную еду, — объявляет Романа с ужимками взрослой женщины, — жаркое из хлебного плода и свиного рыла. Пальчики оближешь! И мне немного оставили на обед.

Когда меню обедов перестает вызывать интерес — ведь сейчас мы еще не голодны, — мы начинаем бродить от хижины к хижине.