Мальчик с Антильских островов - [46]

Бутерброд в его руках приводит меня в трепет. Он ужасает меня.

Но Бусси хороший товарищ. Видя, что я ничего не ем, он протягивает мне свой хлеб.

— Отломи половину.

— Нет, — говорю я, — спасибо.

— Давай поделим его пополам.

Он сует мне свой хлеб. Золотистый белый хлеб, поджаристый, начиненный яйцами, до одурения вкусно пахнущий.

Но нет, я продолжаю отказываться с небрежным видом, ибо его настойчивость разбудила во мне гордость — я не хочу жалости этого мальчика! — мой голод разом испарился. Но он сам делит бутерброд и протягивает мне большой ломоть:

— Да ну же, не ломайся, бери!

Я закладываю руки за спину и с улыбкой качаю головой.

Тогда, чтобы покончить с этим, Бусси пожимает плечами, откусывает большой кусок хлеба, и мы начинаем говорить о другом.

Мы шагаем по двору. Это помогает мне выдерживать жестокую борьбу с самим собой.

Кристиан Бусси жует на ходу.

Через некоторое время, прервав разговор, он говорит мне:

— Ты не захотел помочь мне съесть мой бутерброд, а я больше не могу. Мама всегда дает мне слишком много еды с собой.

Он показывает мне недоеденный хлеб, с отвращением бросает его и на лету подкидывает ногой, как футбольный мяч, так что бутерброд отлетает в дальний угол двора.

И я еще нахожу в себе силы казаться невозмутимым и улыбаться, как бы восхищаясь ловкостью, с какой он «дал пинка» бутерброду.

Теперь я борюсь уже не с голодом, а с неудержимым желанием дать пинка Бусси. Его поступок отдается во мне, как будто бы это меня он отшвырнул ногой в угол двора или какого-нибудь беззащитного малыша.

В довершение всего Кристиан достает из кармана брюк свой красивый кошелек и, сказав «извини меня», бежит к окну привратницы. Он возвращается, на ходу уплетая кусок пирога. На этот раз он избавляет себя от напрасного труда и не предлагает поделиться со мной. Он возобновляет нашу беседу, которая продолжается до самого конца перемены.

Перед началом урока мы бежим в уборную, потом к водопроводу. Бусси — чтобы вымыть руки, я — чтобы в последний раз наполнить желудок водой.

МНЕ ОТКРЫВАЕТСЯ НОВЫЙ МИР

На следующие каникулы — пасхальные — я опять не поехал в Петибург. Все по той же причине. Но мои отметки за второй триместр были значительно лучше. Моя мать была счастлива.

Ободренный хорошими отметками, я написал маме Тине длинное письмо: я старательно учусь. Скоро я вырасту, сдам экзамены, и ей не придется больше работать ни на полях сахарного тростника, ни где-нибудь еще.

Я написал и Рафаэлю. В письме к нему я описывал лицей, такой же огромный, как завод в Петибурге. Я строил планы о том, как мы будем вместе гулять и удить рыбу на летних каникулах.

Третий триместр оказался приятнее двух первых.

Я попал в число лучших учеников; от этого я приободрился, сделался увереннее в себе. И сами собой рассеялись мои страхи и подозрительность.

В конце триместра у нас часто бывали пустые уроки, во время которых мы играли в разные тихие игры, например в крестики и нолики. Некоторые репетиторы позволяли нам разговаривать шепотом, а по вечерам вместо приготовления уроков я читал.

К чтению меня приобщил Кристиан Бусси: родители покупали ему много книг, он читал их и давал читать мне.

С тех пор мир вокруг меня стал расширяться беспредельно.

Под влиянием книг для юношества мой мир разделился на две части: повседневный мир — жестокий, скучный, неумолимый, и мир вымышленный — необъятный, разумный, добрый.

Какое еще удовольствие можно сравнить с чтением, способным заменить и веселые игры, и даже пищу в моменты острейшего голода?

КАНИКУЛЫ В ПЕТИБУРГЕ

На этот раз я наконец поехал в Петибург, и каникулы начались для меня самым чудесным образом.

Я обрел вновь всех моих товарищей, кроме — увы! — Жожо, и мы веселились, как прежде.

Но у меня теперь появилось новое чудесное времяпрепровождение: сидеть или лежать с книгой в тени деревьев в Отморне, на берегу реки или еще где-нибудь. Я читал часами и позабывал все вокруг.

Книги, привезенные из Фор-де-Франса, книги, взятые у товарищей, старые книги без обложек и первых страниц, которые я выклянчил у мосье Рока.

К животрепещущей радости от приключений, вычитанных из книг, присовокупляется радость от того, что я лежу на животе, упираясь локтями в траву, обдуваемый ветерком, среди зелени, шелест которой наполняет тишину неумолчной музыкой, и слежу — да нет! — участвую в этих приключениях!..

Скоро комната мамы Тины была завалена книгами: на балках, на полках, которые я сам смастерил, — везде были книги. Еще одна особенность, которая отличает ее от других комнат Фюзилева двора.

А когда в сентябре настали ненастные дни с дождями и грозами, вместо того чтобы шлепать по лужам, как делал раньше, я располагаюсь на лежанке мамы Тины (теперь мне это позволено — после нашей разлуки мама Тина страшно балует меня) и читаю, слушая, как капают капли в подставленную мной посуду — крыша протекает. Свежесть дождя, его неумолчная симфония снаружи и музыкальное позванивание капель в комнате действуют на мое воображение.

Во время чтения я раздваиваюсь: тело мое наслаждается шумом дождя или тишиной ясного дня, а голова погружена в фантастический мир, который я мысленно немного переделываю, приспосабливая к своим представлениям о действительности.