Мальчик-менестрель - [31]

Десмонд, однако, невозмутимо стоял перед обращенным к нему морем лиц там, внизу, совершенно спокойно ожидая, пока публика успокоится. И только когда зрители угомонились, он подал знак аккомпаниатору, что можно начинать. И зал наполнили чудные звуки музыки Брамса. Тут даже галерка притихла, а зрители в партере разразились аплодисментами.

Сразу же огласили оценки, десять выбывших кандидатов покинули сцену, и отбор продолжился.

Следующим номером обязательной программы была «Аве Мария» Гуно — одно из любимых музыкальных произведений Десмонда. Его появление, встреченное галеркой на удивление сдержанно, вызвало одобрительные хлопки зрителей в партере. Теперь Десмонд больше не чувствовал скованности и пел даже лучше, чем до того. Возвращаясь обратно под продолжительные аплодисменты, он почувствовал на себе ласковый взгляд кардинала.

И снова огласили оценки, причем зал, как обычно, реагировал по-разному, — и еще шесть выбывших конкурсантов покинули сцену. Теперь только четверым предстояло исполнить последнее произведение из обязательной программы, но присутствующим было уже ясно, что именно Десмонду и послушнику из Абруцци предстояло сойтись в финальной схватке.

Наступил антракт, во время которого струнный оркестр исполнял «Времена года» Вивальди.

Тем временем Десмонда и послушника из Абруцци пригласили подойти к жюри, где им должны были сообщить суммарные оценки. Оказалось, что Десмонд опережает соперника на девять баллов. Затем их попросили назвать выбранное ими музыкальное произведение. Послушник из Абруцци выбрал «O Sole Mio» — песню, неизменно вызывающую бурю аплодисментов у благодарных итальянских слушателей и гораздо более сдержанную реакцию входящих в жюри профессиональных критиков, которые теперь вопросительно смотрели на Десмонда. Ни у кого не было и тени сомнения, что Десмонд, имеющий преимущество в девять баллов, выберет вещь попроще, дабы избежать возможной технической ошибки. Однако, к немалому удивлению членов жюри, он сказал:

— Я выбираю арию Вальтера «Розовым утром алел свод небес» из «Мейстерзингеров».

После неловкого молчания последовал вопрос:

— Вы будете петь на итальянском?

— Отнюдь. — Десмонд позволил себе на секунду задержать взгляд на кардинале. — Я буду петь на немецком языке. Как в оригинале.

И снова среди судей воцарилось молчание. Наконец, президент Итальянского общества любителей музыки произнес:

— Это, разумеется, будет для нас большим подарком… но вы, конечно, отдаете себе отчет во всех трудностях… рисках…

Но тут в разговор совершенно неожиданно вмешался кардинал:

— Если этот блестящий молодой священник желает исполнить такую великолепную песню, мы не можем ему запретить. Если он не боится, то и я тоже.

Итак, когда под сдержанные аплодисменты отзвучали последние ноты Вивальди, вперед вышел президент Общества любителей музыки и объявил песни, которые выбрали для исполнения конкурсанты. Послушник из Абруцци должен был выступать первым.

И уже через минуту сладкая мелодия «О Sole Mio» коснулась слуха восторженных итальянских слушателей, хорошо знакомых с этой песней — широко растиражированной и исполняемой несметным числом посредственных теноров по всей стране. Зрители на галерке просто обезумели и начали даже подпевать. Увы, худшее было впереди, поскольку маленький послушник из Абруцци, воодушевленный столь массовым проявлением восторга, в предвкушении триумфа поднял правую руку и начал дирижировать подвывающей толпой. Когда он закончил, на него обрушился шквал аплодисментов. И вот — раскрасневшийся, с довольной улыбкой на лице — певец торжествующе вернулся на свое место.

Теперь настала очередь Десмонда выступать перед беспокойной, взволнованной, возбужденной галеркой. Он прошел вперед и, сделав знак аккомпаниатору, безмятежным взглядом окинул впившихся в него глазами маркизу и отца Петита. Наконец шум в зале стих. И Десмонд запел.

Едва вступительные такты этой величественной мелодии взмыли ввысь и зазвучала крайне сложная для исполнения песня мейстерзингера, слушатели словно впали в какое-то непонятное, похожее на транс оцепенение: звуки музыки будто возвышали и облагораживали их. Да и сам Десмонд, казалось, растворился в музыке Вагнера, высокий порыв которой передался и исполнителю. Он уже был не преподобным Десмондом, а Вальтером, жаждущим признания своего исключительного голоса и стремящимся быть причисленным к избранным — бессмертным. И, ликуя, он выложился целиком, без остатка, в этой дерзкой попытке.

Когда он закончил петь и остался стоять — опустошенный, — подняв глаза к небесам и полностью забыв о том, где находится, в зале воцарилась мертвая тишина. А потом раздался рев, способный, казалось, снести крышу концертного зала — это в едином порыве вскочившие с мест обезумевшие слушатели, стоя, приветствовали победителя.

Овация, подобной которой еще не было в истории Итальянского общества любителей музыки, все продолжалась и продолжалась; она шла по нарастающей, не стихая, до тех пор, пока вперед не вышел улыбающийся президент Общества. Он взял Десмонда за руку и торжествующе поднял ее вверх.

— Мой дорогой отец Десмонд, у меня нет слов! Но можете мне поверить, мы здесь, в Риме, непременно познакомимся с вами поближе, причем в самое короткое время, и я сам об этом позабочусь. Мы высоко ценим ваш талант и не дадим вам затеряться в ирландской глуши. — И успокоив зрительный зал взмахом руки, он продолжил: — Члены Итальянского общества любителей музыки, дамы и господа! Ваш горячий прием еще раз убедил нас в справедливости наших оценок и правильности принятого нами решения, что обладателем Золотого потира становится отец Десмонд Фицджеральд. Как почетный президент нашего Общества, я с огромным удовольствием вручаю ему Золотой потир, а также миниатюрную копию этого приза, которую он может сохранить в качестве сувенира, напоминающего о сегодняшнем триумфе.