«Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных - [112]

Но он, казалось, не слышал. Он выдернул крючок из моей губы и бросил меня в корзину. А затем отнес к вам домой. Когда корзину открыли, я увидел, как вы – Сукэ и Дзюро – играете в го, а Камори смотрит на вас и ест персики. Потом все вместе вы пошли на веранду посмотреть на меня и восхитились, какая большая попалась рыба!

Я закричал тогда что было сил: «Я не рыба! Меня зовут Коги! Я – священник Коги! Пожалуйста, отпустите меня, я хочу вернуться к себе в храм!»

Но вы только хлопали в ладоши от восторга и не обращали ни малейшего внимания на мои слова.

Затем повар отнес меня на кухню и бросил (я ударился, мне было так больно!) на разделочный стол. Там лежал ужасный огромный острый нож. Левой рукой повар прижал меня к столу, а правой взялся за этот нож…

И я закричал, обращаясь к нему: «Как можешь ты поступать столь жестоко! Ты хочешь убить меня! Меня – верного слугу Будды! Помогите! Помогите!»

Но через мгновение я почувствовал, как сталь вошла в мое тело, и меня пронзила боль – ужасная, непереносимая боль! – в этот самый момент я очнулся и увидел себя здесь, в этом храме!

Когда священник окончил свой рассказ, все, конечно, были поражены. А затем заговорил Сукэ:

– Теперь я припоминаю, что, когда мы рассматривали рыбу, челюсти ее все время шевелились, но мы не слышали никакого голоса… Теперь мне немедля следует отправить слугу домой – пусть соберет остатки рыбы и опустит их в озеро.

А Коги вскоре оправился от болезни, снова вернулся к своим кистям и краскам и создал еще много полотен. А потом, уже много лет спустя после смерти художника, случилось так, что несколько его картин с изображением рыб упали в воду… И что бы вы думали? Едва те очутились в озере, как нарисованные рыбки тут же сорвались со своих мест на шелке и на бумаге и, вильнув хвостом, скрылись в глубине вод.

Мимолетные видения неведомой Японии

Кицунэ

Из сборника «Glimpses of Unfamiliar Japan», 1895

I

Возле любой тенистой обочины и в каждой старинной роще, на вершине почти любого холма и на окраине любой деревушки, вы можете увидеть, путешествуя по Хонсю, какой-то маленький синтоистский храм, перед которым или по обе стороны которого расположились каменные фигуры сидящих лис. Обычно таких фигур бывает две и они обращены друг к другу. Но их может быть и дюжина, или два десятка, или несколько сот, и в этом случае большинство фигур будут совсем крошечными. И более чем в одном крупном городе вы можете увидеть во дворе какого-нибудь большого мия несметное число каменных лис всевозможных размеров, от совсем игрушечных, в несколько дюймов высотой, до колоссов, постаменты которых возвышаются над вашей головой, рассевшихся вокруг храма рядами по ранжиру многими тысячами. Такие храмы и святилища, как всем известно, посвящены Инари – богу риса. Немало попутешествовав по Японии, вы однажды поймаете себя на том, что всякий раз, когда вы пытаетесь припомнить любые сельские места, вами посещенные, в каком-то уголке или закутке такого воспоминания возникает пара позеленело-серых каменных лис с отбитыми носами. В моих собственных воспоминаниях о путешествиях по Японии эти фигуры сделались совершенно непременными, как некая живописная принадлежность ландшафта.

В пригородах столицы, да и в самом Токио – а иногда также и на городских кладбищах, – можно увидеть великолепные идеализированные фигуры лис, изящных, как борзые собаки. У них продолговатые зеленые глаза из кристаллического кварца или какого-то иного прозрачного материала; и они производят неизгладимое впечатление неких мифологических персонажей. Но повсюду в глубинке фигуры лис исполнены намного менее артистично. В Идзумо, в частности, такое каменное ваятельство принимает решительно примитивные формы. В провинции богов фигуры лис на удивление многочисленны и разнообразны по своему виду – фигуры смешные, причудливые, гротескные или ужасные, но по большей части всегда очень грубо изваянные. Однако я не стану утверждать, что по причине этого они менее интересны. Работа скульптора с Токайдо воплощает общепринятое художественное представление о легком изяществе и потусторонности. Деревенские лисы Идзумо лишены изящества: они сработаны грубо; но они выдают в бесчисленных необычных воплощениях личные фантазии своих творцов. Они пребывают в различных настроениях – эксцентричном, апатичном, любопытствующем, угрюмом, игривом, ироничном; они и посматривают, и подремывают, и поглядывают искоса, и подмигивают, и посмеиваются; и они ожидают, с блуждающими улыбками; и они прислушиваются, навострив уши, и подслушивают как-то украдкой, при этом рты их приоткрыты или плотно закрыты. Все они изумительно индивидуальны и неповторимы, и у большинства из них насмешливо-понимающее выражение, даже у тех, носы которых отбиты. Более того, эти древние сельские лисы обладают неким естественным очарованием, которого лишены их современные токийские сородичи. Время набросило на них различные пятнистые покровы красивых нежных оттенков, пока они восседали на своих постаментах, вслушиваясь в суетность минующих столетий и загадочно усмехаясь, свысока взирая на человечество. Их спины покрыты тончайшим зеленым бархатом древних мхов; их ноги покрыты пятнами, а кончики хвостов расцвечены матовым золотом или серебром нежной сусальной плесени. Излюбленные места их обитания – это места самые восхитительные: высокие тенистые рощи, где