Мальчик, которого стерли - [76]

— У меня они кончились за первую неделю, пока я здесь был, — сказал он. Мы были одни во внутреннем дворе, некому было нас услышать. — И я решил, что новые попытаюсь выдумывать.

Остальные пациенты сгрудились рядом с кухней, поближе к кондиционеру. Я уже чувствовал, как капли пота формируются на лбу, солнце обжигает волосы.

— Правда?

Почти всегда разговор с Дж. ограничивался односложными словами. Я чувствовал себя глупым, стоя рядом с его умом, с его болью. Было то, что я не мог сказать, но хотел, чтобы он знал обо мне. Что при других обстоятельствах я мог бы быть по-настоящему умным. Что я читаю хорошую литературу. Что я собираюсь однажды стать писателем. Но я никогда не знал, как вставить это в беседу, чтобы не показаться неловким и эгоистичным.

— Если я буду раскаиваться в грехах, которые даже не совершил, — сказал Дж., закладывая длинную прядь за ухо, — думаю, что Бог сможет пропихнуть меня аж на Пятую Ступень.

По словам Дж., до Пятой Ступени было бесконечно далеко. И Пятая Ступень была все еще в семи кругах от финиша. В промежутке между его текущей ступенью, Четвертой — сделать глубокую и бесстрашную моральную инвентаризацию самого себя, и Пятой — признать перед Отцом нашим небесным, перед собой и перед другими человеческими существами точную природу наших прегрешений — лежала бездна, адский огонь. Одно дело — признать приблизительную природу наших прегрешений, но точную? Мы едва понимали собственные греховные побуждения. Даже если бы я на этой точке решился до конца искать исцеления и с тем же настроем начал проходить Первую Ступень, объяснить эти побуждения другому человеку во всех подробностях казалось почти невозможным. Даже Смид никогда не заявлял, что прошел все ступени, не запинаясь то здесь, то там.

— Большинство из нас учится прощать себя за отступления, — сказал Дж., касаясь моего плеча, когда оборачивался, чтобы оглянуться на нашу группу, его прикосновение, внезапный толчок, оставило металлический вкус у меня под языком. — Это все еще этап на пути. Мы признаем это, забываем и двигаемся к следующей ступени.

* * *

Я мог уже представить отвращение во взглядах персонала, когда скажу: «У меня была фантазия», и когда один из них скажет: «Вы можете объяснить ситуацию, не описывая слишком много греховных подробностей?» Во время сеанса терапии один на один с Косби было бы даже хуже. Меня попросили бы описать контуры моей фантазии, способы, которыми эта фантазия удерживает меня в тисках Сатаны, отвращение, которое я теперь питаю к ней, и лицо Косби дергалось бы от гадливости, которой я должен был бы подражать, если хотел убедить его в своем продвижении.

Я перечел образец МИ в рабочей тетради рядом со мной в поисках вдохновения.

«Мне не нужен секс или что-то другое, чтобы использовать как лечение, хотя я все еще иногда желаю этого. Мне есть что сказать, и я решил поделиться этим в рамках приличия. Я обладаю достоинством. Я умен, не лишен чувства юмора, заботлив и силен. Я мужчина».

Мы с мамой помолчали несколько минут, карандаш нависал над страницей. «Мужчина». Это слово казалось таким жадным, оно сидело в конце строки, суммируя все, что было написано до него. Но разве не это было конечной целью? Мужчина — значит сильный. Мужчина — значит натурал. Если бы мы только могли постигнуть суть того, что значит быть мужчиной, тогда могли бы постигнуть и остальное. Я вырвал исписанную страницу, скатал в шарик и выбросил в мусорную корзину. Слишком женоподобно. Лучшее, что я мог сделать в этом случае — переписать все неряшливым почерком, заставить себя быть как можно большим мужчиной на бумаге и в жизни. Я начал новую страницу. Предложения стали короче, глаголы прямолинейнее. Прежде чем мои консультанты забрали у меня блокнот, я производил на свет дурные подражания Фолкнеру; теперь я пытался имитировать Чехова, Хемингуэя, Карвера. Я писал о своих фантазиях с такой холодностью, о которой раньше и не знал, что она возможна.

«Когда я впервые встретил его, у меня были нечистые помыслы. Он был привлекателен для меня. Он был видением мужественности, которой я жаждал, потому что в юности мне было отказано в ней. Я злился на себя за то, что он мне нравится. Я знал, что был неправ. Я знал, что мне нужно было просить о помощи Бога».

Я даже не знал, кто был этим придуманным человеком. Им мог быть любой парень, в которого я когда-либо влюблялся. Это мог быть Дж. Я добавил еще несколько инвентарных подробностей, чтобы никто в нашей группе действительно не подумал, что это Дж.: «Он был значительно старше. Он водил пикап. Он курил сигареты «Мальборо».

Я был очень осторожен этим утром, дистанцируясь от Дж, чтобы убедиться, что никто не заметил, как растет моя привязанность к нему. Мы стояли во внутреннем дворе во время перемены, только мы двое, горячее солнце лежало у нас на плечах, и я постарался, чтобы между нами пролегла обширная полоса бетона. Когда Дж. сказал: «Нам вообще-то не положено стоять тут в одиночестве», — я согласился с ним, без колебаний подошел к двери, и отодвинул ее, и поставил между нами стеклянную раму. Правило номер два: если сомневаешься — не делай.