Мальчик из саванны - [2]

Уютное местечко облюбовал себе Фао. Сверху густая крона укрывала от мелкого дождя, сзади раздвоенный ствол и разросшийся боярышник защищали от ветра, а спереди всегда дымился костер. Даже сейчас, утром, от вчерашнего огня остался в пепельном кострище жар.

Колдун разворошил угли и навалил сверху сухих веток. Заметались космы пламени, обливая грудь и плечи приятным теплом. Сверху колдун положил еще сырую ветку, чтобы дым был еще гуще. Это он делал всегда. Пусть люди племени видят, что Фао не спит и беседует с духами.

Колдун протянул закоченевшие ноги ближе к огню, прислонился к березе, почесался и закрыл глаза. В полудреме проплывали туманные и сладкие видения далекой, отшумевшей юности. То были не цельные картины, а какие-то смутные обрывки, дымные клочки. Фао в засаде среди густой листвы, а потом вдруг в степи или на берегу Большой реки… Он был тогда хорошим охотником. Но однажды случилась беда: в схватке с медведем Фао повредил левую руку, и та плохо сгибалась. А правую руку когти зверя распороли от плеча до локтя. Глубокий багровый шрам остался до сих пор, и колдун любил выставлять его напоказ.

Как он стал колдуном, Фао не помнит. Знает только, что сначала он был удачливым колдуном. Из своей охотничьей жизни тот давний Фао знал о повадках зверей и помнил места их обитания. Поэтому духи в те далекие времена редко ошибались. Но годы шли, память слабела, и духи стали подводить, что вызывало нарекания охотников и вождя.

Фао приоткрыл веки и в пяти шагах справа увидел духов — высокие каменные изваяния, выточенные ветрами, отшлифованные свистящими ливнями… Колдун встал и обратился к Хоро — великому охотнику, покровителю племени. Гранитный столб и в самом деле напоминал гигантского охотника, навечно застывшего в выжидательной позе.

— Великий Хоро! — воскликнул колдун.

И сразу же замолк — до того неприятен был ему собственный голос. Какой-то тонкий, писклявый, похожий на визг шакала. Ленивый Фао прокашлялся, воздел обе руки вверх и еще раз обратился к гранитному исполину:

— Великий Хоро! Пошли нам Большого оленя! Пошли нам Большого оленя! Где они? Где стадо лосей?

Великий Хоро безмолвствовал. Раньше, много лет назад, тот давний Фао бегал вокруг костра и плясал до тех пор, пока голова не начинала кружиться, пока глаза не заволакивал темный, искрящийся туман. И тогда, казалось, духи что-то шептали, подсказывали, где пасутся лошади, где пробегают стада бизонов и оленей.

Но сейчас Фао как-то сразу обмяк и устало опустился на прежнее место. Почесав спину о ствол березы, он откинул голову назад и закрыл глаза. Так он продремал до полудня, изредка подсовывая ветки в костер.

Когда Огненный Еж поднялся на середину неба, Фао очнулся, навалил в костер побольше веток и поспешил к стойбищу. Не желание возвестить волю духов, а голод гнал его.

Спускался с горы тропкой, протоптанной колдуном за многие годы. Выбравшись из зарослей кустарника и молодого березняка, Фао увидел дымы стойбища и замедлил шаги, тоскливо предчувствуя, что встреча с людьми будет не из приятных. Доверие соплеменников колдун давно потерял.

У берега реки Ленивый Фао в задумчивости остановился, а потом медленно побрел к стойбищу. Навстречу кто-то шел. Колдун горделиво выставил вперед плечо: в племени уважали раны, полученные на охоте или в борьбе с хищниками. Но тут же поспешно прикрыл шрам шкурой — в проходившем он узнал Хромого Гуна, своего извечного врага.

Как и Фао, в юности Гун был ранен. Его сломанная нога плохо срослась, и с тех пор Гун сильно хромал. Ранами своими он не очень гордился, колдуна же ни во что не ставил. И Фао отвечал взаимностью. Уже давно никто из них не уступает друг другу дорогу.

Колдун и Хромой Гун медленно сближались. Наконец сошлись и встали, как два медведя на одной тропинке. Они топтались на месте и кидали друг на друга взгляды, полные глухих угроз. И вдруг Гун, заворчав, отошел в сторону. Впервые уступил дорогу.

Ленивый Фао входил в стойбище, слегка приободрившись, с чувством одержанной победы. Вот и его землянка. Только бы успеть нырнуть в нее, закрыться пологом из оленьей шкуры. Там он в безопасности — никто не посмеет войти в жилище колдуна.

Но толпа уже окружила Фао. Люди кричали, размахивали руками. Колдун выставил свое обнаженное плечо с глубоким шрамом, и толпа притихла. Но скоро град упреков, гневных восклицаний и ругательств обрушился на него с новой силой.

Особенно неистовствовали женщины.

— Наши дети голодают! — крикнула молодая Хана, протягивая на руках своего младенца.

— Наши охотники приходят с пустыми руками!

— Твои духи не помогают! Где твои духи?!

Пытаясь оправдаться, колдун поднял вверх правую руку и сиплым голосом, но с достоинством произнес:

— Мои духи молчат.

— Они у тебя всегда молчат! — яростно крикнула Гура.

Колдун съежился. Он опасался этой горластой женщины с крепкими, как ветви дуба, кулаками. Гура подступила, готовая вцепиться в бороду колдуна.

— Мои духи сердятся! — взвизгнул Фао.

Толпа стихла и отступила. Гнева духов все люди племени боялись.

«Кажется, теперь можно отдохнуть», — обрадовался Фао и сел на камень, который врос в землю рядом с его жилищем. Сзади, как и на Горе Духов, росла береза. Фао прислонился к стволу и почесал спину. На его крупном морщинистом лице изобразилось блаженство. И никто не мог догадаться, что колдун взволнован.