Мальчик из Ленинграда - [4]

— Воздушная тревога миновала! Отбой.

А вечером в тот же день я стоял на площадке последнего вагона с мешком за плечами. Со мной на площадке теснились и другие ребята. Они кричали, спорили, а я смотрел назад, в ту сторону, где оставался Ленинград. Эшелон наш отправлялся с пригородной станции Ружайск. Вокзалы немцы сильно бомбили, и нам пришлось ехать до заставы трамваем, а потом долго идти пешком. Школьный эшелон из зелёных вагонов растянулся так далеко, что паровоза не было видно. Около станции был заводской посёлок. Он казался совсем красным от заката. Солнце заходило, и высокие трубы завода, большие корпуса, низенькие бараки, даже воздух — всё было багряное, зловещее.

Я опять стал смотреть туда, где виднелся Ленинград. Неужели я всё-таки уеду? Мне казалось, что сейчас что-нибудь случится и я останусь тут, вернусь домой, к маме…

Запела пионерская труба. Ребята хором закричали: «Едем! Поехали! Прощай, Ленинград!» К нам на площадку вскочил Гриша Русанов, высокий, очень худой, — мы его прозвали Дон-Кихотом, — старший вожатый из нашего эшелона.

Гриша велел ребятам убираться с площадки. На соседних путях женщина в чёрном ватнике махнула зелёным флагом. Далеко впереди свистнул паровоз. И грохот покатился по всему поезду. Один за другим дёрнулись вагоны, застучали буфера. Земля под ступенькой побежала… Я заплакал.

Кто-то схватил меня за плечо. Это был вожатый Гриша. Он знал меня — раньше в нашей школе работал.

— Ты чего, Юлька, плачешь? Срам какой! А ещё сын военного. Не реви! — сказал он строго.

Но тут у самого Гриши сорвался голос, и он тихо погрозил:

— Погоди, Гитлер! Отомстим тебе за всё… Раскаешься!

Гриша втолкнул меня в вагон. В купе ребята рассаживались по местам, делили верхние полки. Всем хотелось забраться повыше. Я остался в коридоре, у окна.

За окном мелькали овраги, кустики. Пробежала речка с деревянным мостом. Дорога уходила и пропадала в поле. Кто-то ехал по дороге верхом на лошади. Куда он едет?

Я опять вспомнил о маме. Где теперь она? Вспомнил, как мы прощались. Утром на площади, у райсовета, собрали последних школьников нашего района. Нас выстроили длинными шеренгами. Чтобы не расстраивать нас, родители отошли в сторону, стали возле колонн, у подъезда райсовета. Где-то, как далёкая гроза, ухали артиллерийские орудия. Вух-вух-вух! — не смолкало над головой. Это наши зенитчики, охраняя город, вели заградительный огонь по вражеским самолётам. Со звоном летели на мостовую осколки снарядов. Надо было спешить, торопиться.

Военный с балкона второго этажа обратился к нам:

— Дорогие ребята, будьте спокойны за родной город! Мы не сдадим врагу Ленинграда… Настанет время — все мы опять встретимся здесь. Обещайте нам, защитникам города-героя, оставаться всюду ленинградцами. Будьте в тылу героями! Торжественно поклянёмся — за дело Родины, за дело народа будьте готовы!..

— Всегда готовы! — пронеслось по рядам.

Забил барабан. Ребята двинулись… Я шёл в последней шеренге.

— Юлька! — услыхал я.

Мама бежала следом по мостовой. Она бросилась ко мне. Крепко прижала к груди. И отпустила. Видно, боялась, что отстану от ребят. А когда я догнал свою шеренгу и обернулся, увидал, что она стоит посреди тротуара, плачет и машет мне платком.

«Бедная мама! — подумал я. — Когда мы опять будем вместе? Когда?»

Что-то скрипело, колёса стучали. Уф, уф, уф! — сопел паровоз. Сторожка стрелочника промелькнула в окне. На крыльце стояли две девочки в тёплых платках. «Они останутся тут?» И мне стало жалко этих девочек, этот домик, крылечко. Но я уже не плакал, а прижался к стеклу, погрозил кулаком и сказал:

— Погоди, Гитлер! Раскаешься…

Первая пересадка

Проснулся я оттого, что Гриша Русанов тряс меня за плечо и сердито кричал:

— Юлька, вставай!

Купе было пустое и совсем светлое. Поезд стоял. Я понял, что уже утро, но опять закрыл глаза… Тогда Гриша сильно дёрнул меня за руку, и я окончательно проснулся. Остановка? Куда все ребята пропали?

— Чего ты копаешься! — кричал мне Гриша. — Налёт, тревога! Вон из вагона! Налево беги, в берёзовую рощу!

Налёт? Немцы станцию бомбят? Гриша побежал в соседнее купе — видно, проверять, не остались ли в вагонах ребята, а я выскочил на площадку. Спрыгнул. И, не удержавшись, упал.

Спросонок и от неожиданности у меня рябило в глазах. Где берёзовая роща? Наш поезд стоял возле большой сортировочной станции. Гудели паровозы. Мимо по путям шли платформы с тачанками, грузовиками, пулемётами, прикрытыми брезентом и сосновыми ветками. Налево, за песчаной насыпью, зеленела опушка берёзового леса. Туда бежали три девочки из нашей школы.

Я тоже кинулся туда.

В это время над вагонами, над путями совсем низко, бреющим полётом, проплыл самолёт с огромными серыми крыльями и жёлтым крестом — свастикой. Над моей головой засвистело, как будто сыпался с неба из огромной железной воронки песок.

«Фугаска!» — понял я.

Я знал, что так свистит и воет фугасная бомба, и лёг на шпалы. Мне казалось — бомба летит прямо на меня. Она всё ещё свистела, а рядом закрутился второй свист и третий. Теперь уже свистело небо, ломалось, рушилось вниз. Потом зазвенели стёкла, грохнуло, горячий воздух подкинул меня и отбросил к рельсам.