Мальчик из Бухенвальда. Невероятная история ребенка, пережившего Холокост - [55]

, среди всего того ужаса, рисковал жизнью ради нас, мальчишек. Он использовал свой дар рассказчика, актера, комедианта и музыканта, чтобы отвлечь нас от страданий, пусть хоть ненадолго. Это и есть настоящее актерство и отличительный признак подлинного артиста.

* * *

После окончания фестиваля мы еще на какое-то время остались в Каннах.

Как-то после ланча с кинозвездами, которые тоже задержались там, и полуденного отдыха на пляже Жанна и Жан усадили меня за уединенный столик в маленьком бистро на тупиковой улочке. Официант принес им устрицы, а мне – гамбургер. Мы пили «Шато Лафит-Ротшильд», полнотелое вино, совсем не такое, как наше сладкое вино «Киддуш». Жанна сказала, что «Шато Лафит-Ротшильд» – одно из лучших вин во Франции, а винодельня принадлежит Ротшильдам, ее соседям. Тогда я рассказал Жанне и Жану, что случилось, когда нас с мальчиками поселили в Шато Феррьер, тоже принадлежавший Ротшильдам.

– Жан – мой второй муж, – заговорила Жанна, когда я закончил.

Я увидел, как он сжал своей рукой ее руку. Жан посмотрел на Жанну тем же взглядом, полным любви, каким смотрели друг на друга папа и мама, Голда и Хаим.

– Я не могу больше иметь детей, – продолжала Жанна. – Все мои дети, которых я очень люблю, от моего первого брака. Мы с Жаном…

Она замолчала, и губы у нее задрожали, словно она вот-вот заплачет.

– Мы очень полюбили тебя, Ромек, полюбили, как родного сына, – сказал Жан.

– Мои дети считают тебя своим братом, – добавила Жанна.

– Я никогда не думал, что могу понравиться кому-то, – глухо пробормотал я.

– Речь о настоящей семье, – снова вступила Жанна, протянув руку к моей руке. Я чувствовал, как дрожат ее пальцы. – Мы хотим, чтобы ты стал членом нашей семьи, по-настоящему.

Я посмотрел ей в глаза. В них стояли слезы. Жанна всегда была очень собранная. Входила в комнату так, будто она тут главная, и обычно так оно и было. Она держалась так уверенно, как ни одна женщина, которую я встречал до тех пор. И вот теперь она плакала.

Я смотрел, не мигая, в лицо Жанны, не понимая, к чему она клонит, удивленный тем, что впервые вижу ее слабой и уязвимой.

– Я не могу больше иметь детей, – повторила она. Потом приоткрыла рот, и ее верхняя губа затряслась, но ничего не сказала.

Жанна прокашлялась.

– Мы хотим тебя усыновить, – сказала она, беря вторую мою руку. – Ты знаешь, что это означает?

Я перевел взгляд с Жанны на Жана. Его глаза тоже подернулись слезами. Он всегда был молчаливым, предпочитая соглашаться с Жанной. Я снова посмотрел на Жанну, которая сгорбилась на своем стуле. Она еще крепче сжала мою ладонь.

Свободной рукой Жан подтолкнул ко мне коробочку с красной ленточкой. Я высвободил ладонь и медленно открыл подарок. Внутри лежали золотые карманные часы на цепочке, похожие на те, что носил папа.

– Ты будешь нашим сыном? – спросил Жан. – Согласишься стать Ромеком Брандтом? Вот что такое усыновление. Ты станешь нашим ребенком.

Я судорожно сглотнул; тысяча мыслей кружилась у меня в голове.

Я не вернусь в Польшу. Не поеду в Палестину к Лие. Я буду жить в Париже, с Жанной и Жаном и их детьми в квартире, похожей на дворец.

– Вы хотите, чтобы я сменил фамилию? – напрямик спросил я.

Жан и Жанна закивали головами.

– Ты ни в чем не будешь нуждаться, – сказала Жанна, собравшись. Она выпрямила спину и расправила плечи, став опять собой прежней.

– Конечно, мы не заменим тебе твою собственную семью, но будем любить тебя как своего сына. Я бы хотела, чтобы и моих детей…

Голос ее дрогнул. Она снова вся сжалась.

– Если, – закончила наконец она, – я бы пропала, я бы хотела, чтобы моих детей кто-нибудь любил так же, как мы любим тебя.

– Но я же не знаю наверняка, что моя семья пропала, – быстро вставил я, глядя в землю. Я знал, что в устах Жанны слово «пропал» означает «мертв».

– Хорошо, до тех пор, пока мы их не найдем, – уверила она меня. Жанна снова сжала мне руку изо всех сил. – А тогда мы сделаем все, чтобы помочь и им тоже.

Я начал задавать Жанне и Жану вопросы.

Смогу ли я видеться с Анри, Жаком и Розой?

– Ну конечно! В любое время, – ответил Жан, который впервые за все время нашего знакомства взял на себя главную роль в беседе.

– Если мы найдем моих родителей или еще кого-то из моей семьи, они смогут переехать ко мне во Францию? Потому что в Польше, у нас дома… – я запнулся; мне страшно было думать про Польшу и других людей, живущих в нашем доме.

– Да! – воскликнули Жан и Жанна одновременно.

– И я все равно смогу учиться в техникуме?

Жан и Жанна рассмеялись.

– И в Университете, и где еще пожелаешь. Мы всемерно поддержим тебя.

– И я смогу встречаться с профессором… профессором Манфредом?

– Он твой друг? – спросил Жан.

Я кивнул.

– Тогда он и наш друг, – последовал ответ.

– А мне можно будет приглашать моих друзей из центра, Салека, Джо и Марека в гости с ночевкой?

– Ну да, – ответила Жанна, улыбаясь. – Да – что бы ты ни пожелал. Я бы очень хотела, чтобы вы проводили время у нас дома.

Я представил себе Салека, Джо и Марека в моей просторной комнате в квартире Жана и Жанны – как они возятся с Тарзаном на паркете и как мы болтаем с ними ночь напролет, – и улыбнулся.

– А можно мне будет когда-нибудь поехать в Америку и навестить Абе в Нью-Йорке? – быстро добавил я, чтобы не забыть о нем.