Мальчик из Бухенвальда. Невероятная история ребенка, пережившего Холокост - [47]

Пока женщины готовили стол для шаббата, зажигали свечи и выставляли рюмки для сладкого вина, мы с Жаком и Анри улеглись на пол и играли в карты.

Когда Роза выставила на стол кипящую миску с куриным супом, то извинилась, что мяса в нем мало, потому что во Франции оно в дефиците.

– Тут в основном бульон, немного моркови и грибы из нашего огорода, – извинилась Роза. – Но я добавила туда розмарину и черного перца для аромата.

– Наша мама тоже так готовила нам суп, – не задумываясь, ответил я.

Ганна принесла в гостиную блюдо с дымящейся вареной картошкой и опять спросила, откуда я родом.

– Из Польши, – сказал я. Я был сосредоточен на игре. У меня собралось несколько тузов, и я собирался выиграть.

– Это я знаю, – смеясь, ответила она. – Но откуда именно?

– Из маленького городка. Вы про него не слышали, – сказал я через плечо. Но тут же, вспомнив о вежливости, добавил: – А вы откуда, Роза?

– Из России, – ответила она, всунув голову в кухонную дверь.

– А из какого городка? – настаивала Ганна. Похоже, она собиралась прояснить этот вопрос. – Ты удивишься, но я могу его знать.

Я сбросил оставшиеся карты и победным жестом поднял руки над головой. Впервые мне удалось выиграть у Жака и Анри.

– Скаржиско-Каменна, – сказал я, обернувшись к Ганне.

И тут я услышал, как Роза испустила сдавленный вскрик. Я поглядел на нее – она несла в руках стопку тарелок. Глаза у нее стали огромные, как блюдца, а лицо побелело.

– У меня брат в Скаржиско, – медленно произнесла она дрожащим голосом. – Чем занимается твой отец? Как… – запнулась она, – как его зовут?

– Он был портным… шляпником… – ответил я, поднимаясь с пола и гадая, что происходит.

– Мой брат сшил эту скатерть, – сказала Роза, дрожа всем телом.

Теперь глаза расширились и у меня.

– Папу звали Хил, – сказал я, и мой голос сорвался. Я словно знал все наперед – как в тот раз, когда Абе собирался нам сообщить, что уезжает. Роза уронила тарелки и рухнула на пол рядом с ними. Мне казалось, что я сейчас упаду тоже.

Анри и Жак бросились к матери, а я так и стоял, замерев на месте.

– У меня было предчувствие, – заговорила внезапно Ганна. – Иногда у меня такое бывает – я могу предсказывать судьбу. Как вашу сейчас.

И тут я понял, почему Жак и Анри показались мне такими знакомыми. Ни Розе, ни Ганне уже не надо было ничего говорить.

– Maman, очнись! – звал Анри, а Жак кричал Ганне бежать за доктором.

Но Ганна только рассмеялась и сказала, что в этом нет нужды.

– У Розы просто шок. Через минуту она придет в себя.

Жак побежал за водой. Когда он вернулся, веки у Розы задрожали.

– У меня был обморок, – хрипловато произнесла она.

Роза села на полу, с красными щеками, поправила блузку и расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы легче было дышать. Все это время ее глаза были прикованы ко мне.

– В чем дело, maman? – спросил Жак, поглядев сначала на свою мать, а потом на меня. – Ты знаешь Ромека?

– Да! – сказала наконец Роза. – Да! Он мой племянник, – прошептала она. – Ромек – ваш двоюродный брат. Ромек…

Роза попыталась встать, но ноги ее подкашивались. Жак и Анри проводили мать до дивана.

– Хил – мой брат, Ромек, – повторила она, – Ромек – моя плоть и кровь.

Глава восемнадцатая

Теперь я вспомнил.

Вспомнил Розу.

Я был маленький – года три-четыре. Она приезжала навестить папу. Роза остановилась у нас дома. Мама с папой отдали ей свою кровать, и мама спала с Лией, а папа – с Хаимом и Абрамом.

Роза выглядела, как существо из другого мира, в своих шерстяных костюмах и шелковых блузках, с жемчугами и в белых перчатках. Большинство матерей в Скаржиско-Каменне носили такие длинные юбки, что подметали подолом пол, а сверху громоздкие кофты и свитеры. Польские еврейки повязывали головы шарфами, а у Розы были шляпки с перьями и кружевом. Волосы они не стригли, а заплетали в косу или сворачивали в узел на затылке. Роза же ходила с распущенными волосами, и ее кудри, которые она подкручивала пальцами, свободно спадали на плечи. Роза пользовалась румянами и помадой. Теперь я вспомнил, как она казалась мне второй по красоте женщиной на свете после Голды.

Теперь Роза стала худее.

Но в конце концов похудели мы все.

– Я никогда бы тебя не узнала, – сказала Роза, сжимая мою руку. Я судорожно сглотнул. Конечно, она не узнала бы меня. Я и сам себя не узнавал.

Роза рассмеялась, и я вспомнил этот смех – как он наполнял наш дом в Скаржиско-Каменне. Когда папа уехал из России, спасаясь от погромов, его сестра была еще ребенком. Повзрослев, она вышла замуж и вместе с мужем переехала во Францию. Она никогда не жила в Скаржиско-Каменна.

Роза, вспоминал я, двигалась очень легко. Теперь ее словно придавило к земле от тревог, хоть она и старалась улыбаться.

Жак и Анри уселись по-турецки на полу и слушали, как их maman рассказывала истории про моего папу и их детство в России: с морозными зимами, катанием с горы на санках, дележкой обуви, потому что денег у семьи было мало и купить каждому ребенку по паре они не могли.

Для моих двоюродных братьев это было развлечение. Они просили еще и еще, и их лица светились любопытством.

Для нас с Розой ее рассказы значили куда больше.

Оба мы нашли то, за что могли держаться.