Мальчик, дяденька и я - [36]

Вот. А когда мы – в первый раз – вышли из этого заведения под названием «Лайва», я вдруг увидел, что на нем – табличка с адресом: Викингу, 19!

«Какая прелесть!» – подумал я. Ведь гостиница, где мы жили, была по адресу Викингу, 3. Значит, решил я, этот автобус так петлял по всему району, а потом привез нас сюда – в это место, которое всего в семи! – всего в семи домах от нашей гостиницы (поскольку по одной стороне улицы четные, а по другой нечетные номера, то всё ясно – 19, 17, 15, 13, 11, 9, 7, 5). Я объяснил это жене, мы очень обрадовались и пошли по улице. Действительно, следующий дом был номер 17, потом 15, потом 13. Но потом пошел лес… Который мы, конечно же, приняли за парк, за пока еще не застроенный участок земли, да не знаю я, за что мы его приняли! Мы думали: «Сейчас, вот сейчас, вот за тем кустом вновь покажется забор с номером 11, ну и мы скоро будем дома». Но забор всё не показывался, а лес становился всё гуще. Потом мы заметили, что тротуаров нет, и мы идем просто по асфальтовому шоссе. Мимо ехали редкие машины, и все грузовики – о том, чтобы поймать такси, не было и речи. Шоссе стало петлять. Мы с некоторой опаской начали срезать углы – то есть шли через кусты, по коричневой земле по тропинкам, едва проложенным в траве. Тем временем темнело. В общем, шли километра три, и только потом, в сумраке вечернем, из-за деревьев забрезжила красно-кирпичная башня нашего дома отдыха. И сразу дома 11, 9, 7 и 5. И, наконец, дом 3. Пришли. Фу, какое счастье.

– Что тут интересного? – спросил мальчик.

– Ровным счетом ничего! – с удовольствием сказал дяденька. – Бессмысленный рассказ о глупом случае из бестолковой жизни.

Но дальше, про ресторан «Вей, ветерок!».

Итак, все поднялись на второй этаж по довольно узкой лестнице. Две компании: какие-то красивые гладкие мужчины и женщины, одна из которых в синей косыночке была похожа на знакомую Диме артистку, – и Дима с Лизой и дочкой Машей. Наверху было несколько столов под скошенной крышей – наскоро оборудованный уют под старину, для туристов. Стулья с резными спинками, какие-то тарелки и картинки на стенах, косые прорезанные в крыше окна, но на столах – старые советские скатерти неопределенно белого цвета, который случается после двухсотой стирки. Первая компания быстро и весело устремилась в угол и заняла большой стол. Лиза на секунду остановилась, увидела дверной проем с лестницей, ведущей еще выше.

Она спросила высокую белую даму, которая встречала гостей: «А там наверху что?»

Возможно, она на самом деле подумала, что там наверху есть что-то вроде веранды на крыше, тем более что день был жаркий, лестница была вполне приглядна, и такое можно было предположить.

Хотя, может быть, всё обстояло не совсем так. Воспитанная советским дефицитом, Лиза думала – наверное, даже не думала, а просто знала, – что всё самое лучшее, самое интересное, редкостное, модное – всё это находится за какой-то тайной дверцей. Вот и сейчас она решила, что самые лучшие столики – не в этом зале, а в другом, наверху.

– Он ее ненавидит? – вдруг спросил мальчик.

– Кто? – дяденька не понял.

– Этот Дима эту Лизу?

– С ума сошел! Он ее обожает, – сказал дяденька. – Боготворит. Живет ради нее. Всё делает, чтобы только ей было хорошо, чтобы ей понравилось.

– Странно. Ты так злобно рассказываешь.

– При чем тут я?

– Ты же автор! Это же твой рассказ.

– Ерунда какая. Я как автор к ней прекрасно отношусь.

Мальчик засмеялся:

– Я к ней пре-екрасно отношусь. У меня пре-е-красное настроение! Я пре-екрасно себя чувствую! Слыхали, слыхали!

– Я могу продолжать? – спросил дяденька.

– Вперед, – сказал мальчик.

Большая белая дама – официантка, как выяснилось, – просто-таки взбеленилась. Вся еще сильнее побелела – вот такая рифма к слову «белена». У нее губы побелели и даже глаза, и она, оставаясь, конечно же, в рамках вежливости, издевательски произнесла: «Там наверху – раздевалки и душевые для персонала. Желаете принять душ? Прошу вас!» – и показала рукой, приглашая. «Не хамите, голубушка», – сказала Лиза. «Вы спросили – я ответила, – приторно улыбнулась белая дама. – А душевые действительно свободны, и вы никому не помешаете, пожалуйста, прошу вас!» Ярость кипела в ее белых глазах. Наверное, Дима и Лиза для нее были воспоминанием об оккупантах, о чем-то, может быть, пережитом в раннем детстве. Она была значительно старше, так что в сороковом году ей вполне могло быть пять, семь, а то и десять лет. Или это были мамины или бабушкины рассказы, но всё равно – был какой-то ужасный образ: чужие грубые люди поднимаются наверх, на второй этаж родного дома, тычут во все двери пальцами, а может быть, и стволами автоматов, и спрашивают: «А там у вас что? А там?» Именно так решил Дима, вечером вспоминая эту историю. Может быть, он преувеличивал. Может быть, он фантазировал. Но уж больно много отчаянной злости было в ее лице, в ее искривленных губах и сладком голосе.

«Всё, всё, всё», – сказал Дима, потянув Лизу за рукав блузки, и они втроем – вместе с дочерью – уселись за стол. Огляделись. Эта же самая дама, как ни в чем не бывало дежурно улыбаясь, подала меню. В те времена подавали одну книжечку меню на весь стол. Сложенная пополам картонка, в которую был вложен двойной листок бумаги с напечатанным на машинке столбиком закусок, супов, горячих блюд и напитков. Было немного дороговато, не как в простом кафе. Но блюд дороже трех рублей тоже не было, так что ничего. «Как дорого!» – сказала Лиза. «Ничего», – сказал Дима. «Ты уверен»? – спросила она. «Ну не знаю», – засомневался он. Самое ужасное, что у Димы было с собой всего двадцать рублей.