Мальчик без шпаги - [16]

— Тимоха, ты чё, в натуре, я же с тобой разговариваю, что я тебе плохого сделал? — вскинулся Анальгин. — Она что — удачу приносит?

— Не знаю, говорю же, к историкам шёл показать.

— Да откуда им знать. Они только учебники свои знают. Ни фига они тебе не скажут, — и затараторил, как гадающая цыганка. — А вдруг она удачу приносит. Это круто, да... Слышь, Тимоха, дай мне на один день, я отцу дам. Он в магазине положит, вдруг прибыль пойдет. А? Дашь? Завтра вечером отдам, а?

— Не могу, эту пуговицу продавать нельзя, только... — и осёкся.

— Да я на один день всего! Проверим, вдруг удачу приносит. Ты богатый станешь, Тимоха. Ну хочешь, я тебе на это время что-нибудь дам?

— Чего ты к этой пуговице привязался? — пытался урезонить друга Фильмоскоп.

— Не понимаешь — молчи! — отрезал Анальгин. — Ты нудный, Толян, как моя зубная боль! У меня у отца в магазине прибыль совсем не идёт. Он талисман покупал, арабскую молитву над входом писал, русскую икону в угол поставил, всё равно прибыль не идёт. Дай попробовать, Тимоха? Я тебя на всю жизнь не забуду, братан будешь, — Анвар упрашивал так, что отказать было уже нельзя.

Тимофей нерешительно переминался с ноги на ногу. Сто раз проклял себя за то, что сунулся в школу, а более за то, что не держал язык за зубами. Анальгин между тем, хитро сверкая тёмными глазами, уже по-братски хлопал его по плечу, предлагая различные блага дружбы и даже скидку в папашином магазине.

— Да не приносит она удачу. Это реликвия, — безнадежно сопротивлялся Тимоха.

— Реликвия-меликвия — проверим! Всё узнаем.

Тимофей собрал всю твердость и решимость в голосе:

— Анвар, если потеряешь или не вернёшь, тебе ни арабская, ни русская молитва не поможет.

— Ты чё, Тимоха, пугать меня не надо. Сказал же — завтра отдам. Придёшь вечером так же в школу. И всё. Если вдруг удача попрёт — я тебе, Тимоха, разрешу в магазине у отца любые видеофильмы выбрать. Мамой клянусь! Ну?..

Пуговица в этот момент уже лежала в кармане Алиева.

Ну, точно анальгин — все мозги обезболил! Эх, квашня ты, Тимоха, и как только эти нерусские всё ценное распознают? Ведь невзрачная пуговица. А поди ж ты... Звериное чутьё у них. И всеми правдами-неправдами любую понравившуюся вещь заимеют. Фильмоскоп-то с ним потому и ходит, что Анальгин у него очки для исправления зрения взял поносить. Неделю уже носит, не отдаёт, думает, зубы болеть перестанут. Правда, кормит Толика дармовыми сладостями, фисташками и прочей ерундой, что у отца в магазине продаётся.

Так и не дойдя до кабинета истории, Тимофей снова вышел на школьное крыльцо. Успокаивал он себя только тем, что дал себе твёрдое слово, завтра любой ценой вернуть пуговицу. И больше никому её не показывать...

11

Утром мать всё-таки тайно опохмелилась. Нашла повод, — сходить к соседке за подсолнечным маслом, — а оттуда уже пришла подобревшая. Отец только вздохнул, глядя на неё.

— Ира, я завтра на буровую уеду, что делать будешь? Ты хоть помнишь, что нам сегодня на эту долбаную Комиссию идти? Как там на людей смотреть будешь?

— Егор, да я ни в одном глазу! — будто сама в это верила, вскрикнула мать. — Плевать мне на эту Комиссию. А Тимошка мог бы и постараться учиться, чтоб родителей не таскали по всяким... — и замолчала, напоровшись на суровый взгляд мужа.

День начинался неважно. Тимофей долго плескался в ванной, не хотелось попадаться родителям на глаза. Отец не пил уже и пиво, его бросало то в жар, то в озноб, но он держался, хотя в любое время мог взорваться. Полночи Тимофей ворочался с боку на бок, переживая, что отдал пуговицу. Кому теперь жаловаться? Только Вячеславу Ивановичу, он хоть её видел, в случае чего, подтвердит да и вернуть поможет. Но жаловаться — это последнее дело. «Ничего, — успокаивал он себя, — ещё не вечер. Отдаст, небось...»

До обеда Тимофей делал вид, что сидит за учебниками. Отец несколько раз заглядывал в его комнату, но, увидев сына за рабочим столом, закрывал дверь.

Из-за Комиссии был повод не пойти в школу. Всё равно со второго урока надо будет уходить. Но Тимофей решил пойти, тем более что на литературе было не скучно. Вера Андреевна рассказывала о книгах так, что можно было их не читать. Слушаешь её, и сразу видно, как в кино, что происходит, какие герои, даже как они выглядят. Опять же в школе Тимофей надеялся лишний раз увидеть Алиева, который тоже учился во вторую смену.

Обедали молча. Мать только делала вид, что ест, большей частью просто ковыряла вилкой жареную картошку, отец нехотя запихивал в себя пищу, с его лба капали в тарелку крупные капли пота. Тимофей тоже жевал еле-еле, будучи погружён в клубок мыслей сразу обо всём, отчего ни за одну из них не мог зацепиться.

Полдня прошли, как будто смотришь на себя по телевизору. Узнаёшь, понимаешь, а жизнь всё равно как чужая... Нет, есть более масштабное сравнение: земля под ногами вращается, а ты стоишь на заколдованном полюсе, на который не распространяются законы физики, и не можешь сдвинуться с места, наблюдая, как вместе с вращением земли бессмысленно тает твоя единственная жизнь... Тоскливая безысходность зависала в сером небе, а Тимофей всё стоял на этом полюсе, словно притягиваемый магнитом. И отец его стоял рядом. И мать лежала, постанывая, в спальне... Не верилось, что эту серую пелену когда-нибудь может пробить живительный луч солнца.