Мальчик А - [61]

Фейерверк начинается с обязательного предупреждения о необходимости соблюдать меры безопасности, которое передается через громкоговорители. Данные меры перечисляются очень подробно. Тут все понятно: руководству парка не хочется выступать ответчиком на суде, если кто-то из посетителей пострадает. Последняя инструкция: ни в коем случае не запускать свои собственные фейерверки. Крис умудряется запустить петарду буквально через секунду после этого предупреждения, и в толпе раздается приглушенный смех.

И вот — первый залп. Небо над парком расцветает огнями самых разных цветов. Они трещат, как хрустящий рис, только сделанный из огня, а потом медленно опадают и гаснут, словно разрушенные миры. Джек держит Ракушку за руку, но не произносит ни слова: смотрит, как завороженный, на искрящиеся огни. Когда все кончается, наступившая темнота кажется еще более темной — из-за того, что теперь он узнал, каким бывает ночное небо в переливах трескучих искр.

— Тебе какой больше понравился? — спрашивает Ракушка, когда они направляются к выходу. Они еще не решили: то ли вернуться в бар, то ли сразу ехать домой.

Джек говорит, что ему очень понравились длинные белые вспышки-прожилки, которые струились по небу наподобие волос Тины Тернер. Ракушка смеется и сжимает его руку.

— Лучшие ножки в мировом шоу-бизнесе, у блистательной Тины Тернер, — добавляет Стив-механик, изображая неподдельное восхищение.

— А каком шоу-бизнесе?! Скорее, в судостроении, — говорит Крис. — Могучая тетя. По стальному брусу под мышки, и вперед — на верфи.

Джек смеется сначала вслух, а потом — про себя, случайно подслушав, как Крис отвечает обкуренной девочке в кожаной куртке, которую обнимает за талию, что он занимается «материально-техническим обеспечением».

Только, если по правде, в этом нет ничего смешного. И у Джека нет права смеяться над Крисом за то, что тот врет понравившейся девчонке, стараясь ее обаять. И даже не то чтобы врет, а лишь слегка искажает правду. А что же сам Джек? Даже Ракушка, его любимая женщина, не знает о нем ничего. То есть вообще ничего. Даже его настоящего имени. Все их отношения построены на обмане. Только на обмане, и ни на чем, кроме обмана.

Настроение портится вмиг. Джек говорит Ракушке: поехали домой.

— Ладно, Мужик, до завтра, — Крис подмигивает Джеку.

— Ага, — говорит Джек и машет рукой Стиву-механику, Джеду, двум девицам в кожаных куртках и их надувным креслам, которые тащат Стив с Джедом. Крис, как обычно, устроился лучше всех.

Они едут к Ракушке, но Джек говорит, что он что-то устал и у него просто нет сил заниматься любовью. Такое случилось впервые: чтобы они не занялись сексом, когда он приходит к Ракушке. Ну, не считая того самого первого раза. Ракушка ничего ему не говорит, но она явно обиделась. Это видно по глазам. Джек обнимает ее и говорит, что любит. Раньше он этого не говорил, не считая, опять же, того самого первого раза, когда он был под экстази. Но это было давно и неправда. А сейчас — правда. Самая что ни на есть настоящая правда, исполненная такой пронзительной грусти, что она захватила бы Джека всерьез и надолго, если бы он ей позволил.

Джек весь на взводе, и его возбужденное состояние явно не согласуется с заявлениями об усталости и желании спать, впрочем, эта маленькая бытовая ложь беспокоит его меньше всего. Он никак не может улечься нормально, так чтобы было удобно. Его не покидает неприятное ощущение, как будто он лежит на камнях. На камнях собственной лжи. Каждый обман — это маленькое насекомое наподобие блохи, которое кусает его, проникает под кожу, вгрызается в нервы, подбирается к мозгам, которые и так кишат всякими мыслями. Наконец Джек засыпает. Но и во сне его не оставляет тревога. Ему что-то снится, но это скорее не сны, а те же горькие мысли — четкие, ясные и беспощадные. Мысли о ней. Об Анджеле Мильтон. Утром он просыпается совсем разбитым.

Они опаздывают на работу. Ракушка, похоже, злится. Джек так и не понял, из-за чего: то ли из-за того, что они угодили в пробку, то ли из-за того, что он не успел почистить ботинки, и теперь грязь, налипшая со вчера, отваливается сухими комьями и пачкает коврик под сиденьем. Он пытается не двигать ногами, но Ракушка сама бросает машину то туда, то сюда в надежде прорваться сквозь плотный поток автотранспорта. Всю дорогу они молчат. Ракушка высаживает Джека у гаража, целует его на прощание — достаточно холодно, в щеку, — и мчится в офис. Джек идет на складской двор, оставляя за собой след из засохшей грязи со вчерашней лужайки в парке.

Еще один серый и скучный рабочий день. Они проезжают мимо картонных табличек, прикрепленных к деревьям и фонарным столбам, на которых написано, что какому-то там Саймону исполнилось двадцать один. Значимое событие, о котором, конечно же, надо поведать миру. Крис спрашивает у Джека, как он справлял свой ДР, когда ему стукнуло двадцать один, и Джек сочиняет в ответ что-то веселое и жизнерадостное, от чего у него остается оскомина на весь остаток пути.

По дороге обратно на базу Джека не покидает странное ощущение, что его выдумки пачкают ветровое стекло, как плотная пыль или пятна от разбившихся насекомых. Куда бы он ни посмотрел, ему кажется, что он видит все через заляпанный грязью мутный экран: и дорогу, и синие дорожные указатели, на которых написано «СЕВЕР» — как будто это само по себе пункт назначения, как будто это что-то достижимое. А потом, как-то вдруг, он понимает, что дальше так продолжаться не может. С Крисом, может быть — да. По крайней мере, пока что. Но не с Ракушкой. Если он ее любит, он должен сказать ей правду. Что такое любовь, как не полное доверие к человеку? И хотя ему страшно и муторно при одной только мысли о том, что ему предстоит сделать, может быть, в первый раз в жизни он чувствует, что его будущее действительно у него в руках.