Мальчик А - [13]

— Они убили его, — простонал голос в ухо А. — Они его, пах, убили.

Правый глаз не открывался вообще. Он кое-как приоткрыл левый, тоже изрядно заплывший, и оглядел комнату. Она была сумрачно серой, как заскорузлый кошмар. Он лежал на нарах, на нижней койке. Все тело болело и ныло.

— Посадили его в одну камеру с этим мудацким расистом. Он говорил, что убьет его. И убил, — произнес кто-то, двигая огромной коричневой челюстью, которая закрыла А весь обзор. — Я обещался за ним присмотреть. Я, нах, дал слово. Обещал его маме и его девушке, что с ним ничего не случится. А он умер. Умер. Этот мудила предупреждал, что убьет его. И убил. С тем же успехом они могли бы и сами его прикончить.

А прошептал:

— Кто?

Говорить было трудно, он не привык разговаривать с выбитыми зубами. Стоило лишь закрыть рот, и распухщие губы тут же приклеивались друг к другу свертывающейся кровью и расходились с тугим, влажным чмоком каждый раз, когда он разлеплял их, чтобы вдохнуть. Дышать приходилось ртом; через расплющенный нос воздух не проходил.

— Кто? Надзиратели ебучие, вот кто. Эти козлы недоделанные. Посадили его в одну камеру с этим белым, мудацким расистом. Моего брата, двоюродного. Моего лучшего друга, нах. Они, бля, знали, что так и будет, этот мудила-скинхед говорил, что убьет его. За шесть часов до того, как он должен был выйти.

У А сжалось горло, дышать стало еще труднее.

— Заткнись, приятель. Заткнись и дай мне подумать.

Говоривший ударил А кулаком прямо в горло. А перевернулся на бок, свернулся калачиком и захрипел, хватая ртом воздух. Сгусток крови из носа попал ему в горло, и А едва не подавился. Он чувствовал, как глаза вылезают из орбит. Как у кролика, думал он. Как у тех кроликов, которых пес приносил домой. В голове все плыло. Может быть, он умирает. Будь он кроликом, он бы умер гораздо раньше. Они умирают от разрыва сердца, когда понимают, что смерти не избежать. Им не приходится мучиться и терпеть боль. Бог заботится о смиренных и кротких. Бог, который постановил, что они будут добычей для хищников.

— Даже не знаю, что делать, малыш, — сказал ему хищник. — Вот я смотрю на тебя и вижу, что ты вроде бы неплохой парень. В смысле, не хуже, чем все мы, которые здесь. Я ничего против тебя не имею, дружище. У меня нет к тебе ненависти. Но я их предупреждал. Я сказал им, что я это сделаю. Я им сказал: не сажайте со мной белого парня, потому что я сделаю с ним то же самое, что тот мудак сделал с ним. С моим братом. Убью, нах. Просто убью. Вот буквально вчера и сказал, а они все равно посадили тебя сюда. Точно, как он говорил им, что лучше не надо, а они все равно подсадили к нему моего брата. Они убили его, а теперь им интересно, что я буду делать. Обзывают меня мальчишкой. А я уже не мальчишка. Я им сразу сказал, что я сделаю. Я их предупредил. — Он был в синей борстальской[10] футболке с отодранными рукавами. У него были огромные руки, не раздутые, как у качка, а просто крепкие от природы — словно два мощных дерева в буграх твердых мышц и в оплетке из темных вен.

А тоже уже не мальчишка. Он не слабак и не трус. Но этот парень, он явно в другой весовой категории. Мастифф; а А по сравнению с ним — джек рассел терьер. Драться с ним бесполезно. С тем же успехом можно было бы попытаться вышибить дверь. Но он пытался. Он перепробовал все. Кричал, звал на помощь. Умолял о пощаде. Так что, похоже, теперь оставалось только одно: истекать кровью и тихо стонать.

— Как тебя звать? — спросил парень. У него был глухой, раскатистый голос. Но не злой. Почти ласковый. — Не хочу убивать человека, даже не зная, как его зовут.

А сказал ему, назвал свое настоящее имя. Страх сменился тупым смирением перед неизбежным. Так осужденный на смерть, уже стоя под виселицей, проникается мыслью, что спасения не будет. Что уже слишком поздно.

Парень обхватил А за плечи и помог ему сесть. Прижал к себе, словно желая утешить. А чувствовал, как щетина этого парня колет ему щеку. Холодные, соленые слезы его врага обжигали разбитые губы. Сам А не плакал, у него уже не было слез. В голове образовалась какая-то странная пустота. Он немного смущался и испытывал чуть ли не облегчение.

— Ты уж прости меня, — тихо проговорил парень, как будто вся его ярость разом испарилась. — Я ведь действительно не со зла. Ты лично тут ни при чем. Но по-другому нельзя. Понимаешь, я им сказал, что я сделаю то, что сделаю. Я им сказал, нах. Я это не для себя. Просто я обещал его маме, и я обещал его девушке. Я дал им слово, что с ним ничего не случится. Он загремел сюда из-за меня, и я обещал за ним присмотреть.

Он схватил А за горло. Близость смерти подняла новую волну страха. А принялся биться и извиваться. Он кричал, и хрипел, и пытался отодрать от себя эти руки, которые давили ему на шею. Но они были сильные, слишком сильные.

Он уже чувствовал, что слабеет. Дверь распахнулась, и внутрь ворвался ослепительный свет. Это что, смерть? Вместе со светом вошли три фигуры. А знал, что это либо ангелы, либо черти, но пока еще не разобрался, кто именно. Этот путь начинается для всех одинаково. Или нет? На горло больше ничто не давило. Он рассмеялся; они пришли за его мучителем, не за ним. Они оттащили мучителя прочь. Они избивали его дубинками. Ангелы-хранители. Дьявол заботится о своих. Он опять рассмеялся.