Малайсийский гобелен - [37]

Только я вернулся домой, как в дверь постучали. Это была Армида со своей старой кислолицей сопровождающей. Я заслонил Армиду дверью и осыпал ее губы поцелуями, но она вырвалась и отстранилась.

— На улице нас ждет карета, Периан. Я вижу, что ты готов. Настроение у нее было более чем серьезное; во всяком случае, к герою можно бы отнестись и поласковей.

— Я не заметил там никакой кареты.

— Она на Старом Мосту.

— Когда я вижу тебя, то чувствую себя гораздо лучше. Должен признаться, что я слегка нервничаю. Оставим твою провожатую за дверью и поддержим огонь наших душ.

— Мы должны спешить в Букинторо, — все это говорилось шепотом.

— Я это делаю ради тебя, Армида. Ты знаешь об этом.

— Не пытайся шантажировать меня. Я снова заключил ее в свои объятия и, скользнув рукой под платье, накрыл ладонью ее элегантную грудь.

— Армида, как это вышло, что из всего скопища молодых самцов нашего города, от конюха до принца, твой знаменитый отец выбрал именно меня для оказания этой уникальной и опасной чести?

— Ты искал способ возвыситься в этом мире. Если нам суждено пожениться — а это тоже зависит от твоего поведения, — ты должен проявить себя, как мы и договаривались.

— Я понимаю. Ты назвала ему мое имя. Это мне и нужно было узнать.

Она вызывающе посмотрела на меня, когда мы выходили. Я поприветствовал Йоларию, поджидавшую нас на лестничной площадке.

— Я решила, что надо испытать серьезность твоих намерений, Периан, проговорила Армида. — Ты знаешь, что с наступлением темноты мне запрещено выходить из дома. Исключение составляют лишь особые случаи. И я провожу вечера за игрой на клавесине или за чтением вслух Плутарха и Мартина Тапера своей младшей сестре. Я недавно узнала, как ты проводишь свои вечера: слоняешься по низкопробным тавернам, безуспешно пытаешься соблазнять белошвеек.

Она спускалась первой по винтовой лестнице. За ней шла Йолария, затем я. В ярости я закричал:

— Кто рассказал тебе всю эту чушь?

Не поворачивая головы, Армида ответила:

— Летиция Златорог. Я думаю, надежная свидетельница в данном случае.

Я кипел от негодования, полагая, что лучшая защита — это нападение.

— Эта замухрышка? Низкая завистница — она пытается сеять ложь между нами. Я лишь хотел купить у нее рубашку, как это сделал Бонихатч, а она уже готова сочинить историю о совращении. К тому же она уродлива. Разве я ревную, когда ты в роли Патриции находишься в объятиях грязных рук Бонихатча-Мендикулы, хотя я вижу, что ты получаешь от этого удовольствие?

— Я говорила тебе. Я его ненавижу. Мне противны его бакенбарды. Мне противны эти запахи масла, кислот, крема. Он некрасив. Ты же считаешь, что Летиция настолько некрасива, что смог запустить руку ей под юбку и пригласить к себе в кровать, свою кровать, которую я считаю священной для нас обоих! Как ты посмел?

Все это проходило сквозь уши Армидиной провожатой, что еще больше усиливало мой гнев и ощущение несправедливости.

— Я понял. Назло мне ты поставила меня перед вызовом, не приняв которого я бы оказался трусом, после чего твой отец смог бы спокойно меня выставить… Да ты страшная интриганка, Армида. Но знай, эта маленькая швея для меня ничего не значит. Она просто сеет рознь между нами.

— Это ты сеешь рознь.

Так, препираясь, мы подошли к повозке. Это была не карета Армиды, а двухместный экипаж с сиденьем для извозчика сзади. Прикусив собственные языки — так как не было возможности покусать их друг у друга, — мы позволили закрыть двери и тронуться. Йолария уселась между нами, и нам ничего не оставалось, как созерцать ее желтую щеку — каждому свою.

Как только мы выкатились со старой площади, мы оказались в гуще движения. Экипажи шли от Северных Ворот и от св. Марко. Мы двигались медленно, и молчание, казалось, еще больше замедляло ход. Армида считала, что я неравнодушен к Летиции. Меня это очень злило.

Снаружи я мог видеть необычайно радостные лица как старых, так и молодых. Праздник Рогокрыла отмечался в честь легендарной битвы наших далеких предков много миллионов лет тому назад, когда одни нанесли поражение другим. Следовательно, настало время порадоваться.

Несмотря на то, что турки находились в пределах досягаемости выстрела, празднеств не отменили. Со стороны ратуши прибывали гильдии в полном составе. Они несли знамена и эмблемы своей деятельности. Присутствовали также все религиозные ордены, на знаменах которых были изображены Сатана, Бог, Минерва. Они двигались торжественными рядами. Впереди шли трубачи. За ними — люди с факелами и кадилами, которые наполняли воздух особым ароматом.

В центре шествия этих святых людей в серых, черных, коричневых одеждах выделялся букет других красок — белой, розовой, золотой. Это был накрытый балдахином трон, на котором восседал архиепископ Малайсии Гондейл IX. Трон был установлен на специальной платформе, которую несли на своих могучих плечах монахи. Старость так посеребрила Гондейла, и он был настолько худ, что почти просвечивался. На нем была белая мантия — признак непорочности, которая была покрыта великолепным розовым одеянием, свисавшим с трона на платформу, а с платформы почти до самой земли. По мере продвижения святой старец полупрозрачной рукой бросал в толпу серебряные монеты. На одной стороне монеты были изображены темные силы, на другой — светлые.