Малайсийский гобелен - [13]

Мы стояли и смотрели друг на друга. Вблизи она была прекрасна. Красота делала ее лицо неприступным, но какое-то томление, читавшееся вокруг губ, говорило о том, что высокомерие это показное.

— В таком случае могу ли я увидеть тебя завтра в более подходящих условиях?

Она поправила волосы и ленты, надела шляпу, которую поднесла служанка. Ее губы расплылись в улыбке.

— Завтра ты будешь занят на поле битвы либо в церковном хоре.

— Как мечи, так и святые обеты не значат для меня ничего, если дело касается тебя. Ты такая красивая, мисс Гойтола. Никогда в жизни я не видел никого, красивее тебя.

— Вы стремительный молодой человек — хотя это не обязательно плохо. Но завтра я приступлю к некому особому занятию, — нет, это, конечно, не работа, но я буду не свободна.

Мы двинулись к двери. Лакей распахнул ее, низко поклонившись, в его взгляде читалась зависть.

Мы вышли на полуденную, практически пустую улицу. В Малайсии начиналась сиеста.

— В чем заключается ваше занятие, мисс Гойтола? Сдвинутые, насупленные брови говорили сами за себя.

— Это вас не касается. Я выполняю прихоть моих родителей. Им кажется, что в доме мало моих портретов. Поэтому я вынуждена буду позировать перед сумасшедшим иностранцем, работающим у моего отца. Его зовут Отто Бентсон. В своем роде он художник.

Хотя я делал все возможное, чтобы затянуть время, мы были у ее экипажа. Хорошо начищенная карета сияла на солнце, как корона. В нее была впряжена ухоженная кобыла. Напудренный возница распахнул перед Армидой дверцу. Девушка приподняла свои юбки, готовясь забраться внутрь и скрыться от меня.

— Здесь мы должны распрощаться. Приятно было с вами познакомиться.

— Мы еще встретимся. Я уверен.

Она улыбнулась.

Дверь закрылась. Возница забрался на козлы и щелкнул кнутом. Армида помахала рукой. Карета отъехала.

«Чтобы действовать успешно — стой спокойно», — вспомнил я предсказание. В данном случае оно было неприменимо.

Я вернулся. Галерея закрывалась на сиесту, ставни опустились. Медленно я пошел прочь.

Конечно, я не мог влюбиться.

Шагая вниз по улице, я перебирал в памяти наш короткий разговор. Я был слишком беден для нее, для Армиды Гойтолы. И все-таки она проявила интерес. Ее приятельницей могла быть та самая Бедалар, сестра Кайлуса Норталини, имя которой упомянул де Ламбант. Если Бедалар снизошла до того, чтобы любоваться актером, ее подруга тоже, возможно, посчитает это модным. Непроизвольно и моей голове возникла модным. Непроизвольно в моей голове возникла картина женитьбы на Армиде и обеспеченной жизни в том обществе, к которому я принадлежал по праву…

Видение исчезло. Остались лишь ее слова о занятиях в мастерской Бентсона. Это был шанс!

Я свернул с роскошной улицы Выставок в узкий переулок и вскоре опять оказался среди мрака постоялого двора.

В том месте двора, где полумрак был самым густым, стояла группа неряшливо одетых мужчин. Среди них было несколько молодых и старых женщин. Когда я вошел, они обернулись, как будто их застали за чем-то непристойным. Один из них, с большой палкой в руке, сделал шаг вперед. Это был ученик Бентсона по имени Бонихатч.

— Что тебе надо?

— Мне необходимо поговорить с Бентсоном.

— Мы заняты. Разве ты не видишь, что мы совещаемся? Проваливай, тебе к этому не привыкать.

Неожиданно из-за спины Бонихатча появился Бентсон и примирительно сказал:

— Сейчас время сиесты, мы разговариваем о голубиных состязаниях, де Чироло. Что тебе нужно от меня? Ты покинул меня достаточно неожиданно.

Я поклонился:

— Примите мои извинения за нелюбезное поведение. Я выполнял некое поручение.

— Мне так и показалось.

— Меня заинтересовала работа, которую вы мне предложили. Будьте добры, расскажите мне точно, что от меня требуется.

— Приходи сегодня вечером. Сейчас я занят. Мы поговорим позже.

Я посмотрел на Бонихатча. Он стоял наготове с палкой в руке.

— Возможно, к вечеру я стану монахом, но я постараюсь что-нибудь сделать.

Любовь, какая это сила! Ничто, кроме любви, не заставило бы меня войти в этот жуткий постоялый двор трижды в течение одного дня. А какую я проявил преданность! И это несмотря на то, что моя повелительница продемонстрировала непостоянство, тщеславие, но, увы, кроме этого она была еще и неотразима.

Какая мудрость чувствовать себя влюбленным дураком!

— Даже дурак может выполнить эту работу, — сказал Бентсон. — Я полагаю, именно поэтому Глас Народа указал на тебя, актера.

В наступивших сумерках, то исчезая в тени, за дымящимися фонарями, то появляясь снова, Бентсон выглядел почти зловещим. Его запавшие глаза то сверкали, то прятались в глазницах. Длинные, похожие на когти пальцы помогали ему выражать свои мысли.

— Я уже рассказывал тебе, что открыл метод воспроизведения реальных изображений с помощью ртути и заноскопа. В ходе этого процесса, названного меркуризацией, изображения наносятся на стеклянные слайды. Я мечтаю воспроизвести таким образом всю историю. Мне необходимы люди, актеры. Я начну с простейших эпизодов истории. Большие желуди вырастают на маленьких дубах. Мои актеры будут играть на фоне реальной действительности и на фоне нарисованных декораций. Мои произведения будут крайне оригинальны и вызовут определенные последствия. Ты исполнишь одну из четырех ролей в этой простой драме. Сцены драмы будут воспроизведены на стекле так идеально, как не удастся сделать ни одному художнику. Это будут реальные образы и изображения, созданные светом; свет — великая природная сила, бесплатная как для бедных, так и для богатых.