Малая проза - [2]

Едва ли это произошло лишь потому, что смерть оборвала Музиля на полуслове, что он ведомую ему тайну унес с собой в могилу. В сохранившихся рукописях, многочисленных набросках отдельных глав заключительной части, составляющих в целом более трети общего объема, постоянно всплывают размышления автора о будущей концовке романа, и ни один вариант не обнадеживает. Во всяком случае, те утопические возможности, которые взвешиваются в романе - и взвешиваются порою обстоятельно, пристрастно, как названная выше утопия "иного состояния", - не выдерживают испытания реальной жизнью. "Что же все-таки остается в конце? - гласит одна из последних записей. - То, что существует сфера идеалов и сфера реальности? Как это неудовлетворительно! Неужели нет лучшего ответа?". Музиль унес в могилу не ответ, а вопрос.

Зато вопрос ставится им с поистине беззаветной решительностью - вопрос о том, как не надо и как надо было бы чувствовать, мыслить и жить. Логику каждого модуса человеческого мышления и поведения Музиль стремится проследить до самого крайнего предела. Если это форма отжившая, исчерпавшая себя, он неумолимо докажет ее изжитость и оставит в конце язвительное клеймо эпиграммы, афоризма; если же с какой-либо формой он связывает надежду на возможное обновление, он заведомо располагает ее за этой гранью традиционного, изжитого. Уже в первых дневниковых заметках он пишет о своем интересе в сфере познания к тому, "что находится у самых пределов духа, на том отрезке нашего существования, который душа преодолевает лишь в отчаянно-стремительном лете, уже влекомая безумием, в следующую же минуту снова гасящим все". Эти "запредельные" формы утопического "иного" бытия и мышления он тоже стремится исследовать до их логического завершения. И в итоге, к сожалению, тоже встает горький вывод, как он сформулирован в заметках и концовке "Человека без свойств": "Общая тональность - трагедия мыслящего человека".

Музиль - художник не итоговых формул, не запечатленного свершения, а бесконечного напряженного поиска. Его стихия - не примирение и гармонизация противоречий (тем более на легких, подсказываемых традицией путях), а домысливание, "проигрывание" антимонических возможностей до конца - даже ценой того, что в результате подобной операции они окажутся вдвойне, втройне непримиримыми. Сознание современного человека тут, можно сказать, испытывается на разрыв. Что же представляет собой герой Музиля - взятый поначалу в самом общем плане - и каков его путь познания?

Одно из ранних эссе Музиля носит программное название "Математический человек" (1913). За этим названием отчасти стоит биография. Музиль инженер, "техник" по образованию и в немалой степени по наклонностям. В 1901 году он окончил технический институт в Брно, в 1902 - 1903 годах работал ассистентом технического института в Штутгарте. И когда затем его интересы переместились в сферу психологии, логики и философии, он и там обнаружил тяготение к точным методам: психологию он изучает экспериментальную и даже изобретает прибор для исследования механизма оптического восприятия цвета.

Точность мышления, "инженерный" склад ума были гордостью Музиля, поддерживали в нем честолюбивое сознание превосходства над своими собратьями по перу. К модным писателям-декадентам конца века - Д'Аннунцио, Гюисмансу, Пшибышевскому - Музиль строг, его настораживает их "мания психологизирования", "все эти изыски и нюансы"; он с недоверием относится к расплывчатым рассуждениям о "духе", "душе", "чувстве", распространившимся в это время в противовес натуралистическим и позитивистским теориям; позже он столь же раздраженно отреагирует на взвинченно-патетические декларации экспрессионистов.

Но в "математичсеской" этой натуре с самого начала действует и другая, противонаправленная сила - тяга к поэзии. С восемнадцати лет Музиль записывает в дневник наброски литературных сочинений. Правда, герой его получает название "мсье вивисектор". Интересующий Музиля тип человека прежде всего "расчленитель душ", "грядущий человек мозга", "ученый, рассматривающий собственный организм в микроскоп". Но в этих записях юного "вивисектора" слышны и совсем иные, лирические, даже патетические тона; уже здесь намечается одна из главных проблем всего будущего творчества Музиля соединение "математики" с поэзией, ratio с intuitio. Его идеал - цельность мироощущения и бытия, полнота осуществления всех - и рациональных, и эмоциональных - возможностей человека. Ныне, полагает он, оба эти принципа в жизни человека и общества разошлись; рационализм в его современном, банализированном толковании ведет к бездушной механистичности и морали голого практицизма, а сфера эмоционального стала полем беспредметных, ни к чему не обязывающих "возвышенных" умствований. Человек лишился всех опор. Где та мера, которую необходимо соблюсти для каждого из обоих принципов, чтобы они, соединившись, дали желанную цельность и полноту? Задача мыслится именно как опыт, и, фанатик чистоты эксперимента, Музиль жаждет пробиться к беспримесным, как бы дистиллированным формам обоих компонентов.