Малая Бронная - [85]

Шла в юршколу, обманывая сладостью урюка голод, а душа пела: справка, справка, справка!

Поднялась на свой четвертый этаж. Осип поздоровался, спросил озабоченно:

— Что-то ты бледновата, птичка?

Отмахнувшись, Аля вдруг увидела свою домоуправшу из ЖЭКа.

— Что случилось? — чувствуя холодок тревоги, спросила у нее.

— Уж и не знаю, — заволновалась женщина. — Артист сбежал. Что делать-то?

— Как же вы меня нашли?

— Я ж домоуправом десять лет, адрес не препятствие.

Не зная, что ответить, Аля поймала себя на том, что тянет время.

Выручил Осип, спасибо, рассказала обо всем вчера!

— Вам ничего не надо делать, — сказал он домоуправше. — Хорошо, что сообщили, а дальше мы сами.

— Вот спасибо! А карточки за декабрь, какие остались, он сдал.

— Как Люда? — спросила Аля, стыдясь своей беспомощности и не поняв ответ Осипа.

— В роддоме мается, мы в ожидании. До свидания.

— Что делать, Осип? — еле дождалась Аля, когда женщина выйдет.

— Ничего. Кто ж его, мелкого жулика, будет ловить? Людей и транспорта на более важное не хватает.

— Значит, не будет отвечать?

— Придет время, ответит. Да он уже сам себя наказал. Вольготней, чем была, его жизнь не станет, а страх так и будет давить. Жулики — народ трусливый.

42

Сегодня главный день. Восемнадцать! Наконец-то. Что ж, день рождения раз в году, можно, да и нужно, немного принарядиться. Вместо лыжных брюк вязаные рейтузы. Куртку сменить на вязанку; маминой работы, синяя, к цвету глаз Али подобрана шерсть. И шарфик пестрый. Ну кажется, хорошо. Пора идти. Глянула на часы. Восемь. Опять встал, лентяй-будильник!

Добежала к институту, запыхалась. У подъезда легковая машина. Такого еще не бывало. Какие легковые, разве что полуторка прогромыхает раз в день, все почему-то катят по улице Горького. А это не простая: «черный ворон». Такая частенько стояла у девятого отделения милиции на Большой Бронной: черная, с высоко поднятыми плоскими, руку не просунешь, окошечками, а дверца сзади.

Поднялась на свой этаж. Навстречу, от тупиковой аудитории, в которой всегда шли лекции, — два милиционера в полной форме, и наганы у каждого в руке. Свободными оба держат за руки выше локтей… Реглана!

В дверях своего кабинета стоит Мария Михайловна. На ее длинном лице обида. Схватив Алю за рукав, она втащила ее в кабинет.

Поравнявшись с ними, Реглан крикнул:

— Живи правильно, малышка!

— Прекратить, — тихо приказал один из милиционеров.

— За что его? — спросила Аля у завуча.

— Пока за спекуляцию. Катался в Ташкент и обратно, перепродавал фрукты.

— На рынке?

— Он оптовик, — усмехнулась Мария Михайловна. — Школе позор какой… учили спекулянта.

— А на фронте он был?

— Был. В пехоте. Хлебнул, конечно, а больше не пожелал, контузия. Откомиссовали вчистую. Память у него плохая, это верно, а в остальном… Ну и влипли мы с ним, — опять засокрушалась Мария Михайловна.

Выходя после занятий, Аля вдруг вспомнила, что не взяла комсомольский билет и паспорт. А все будильник! Сейчас же за документами, и сразу в райком комсомола.

Только открыла ящичек тумбочки, где у них с мамой лежали все документы и деньги, как хлопнула дверь в ее комнату. Обернулась — Игорь! Вот он, стоит в новой офицерской шинели, весь в ремнях, с шапкой на голове, а ей не верится!

— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ новорожденная!

День рождения… с этим Регланом забыла, что день рождения — праздник. Зато теперь почувствовала это особенно остро:

— Вот это подарок! Ну, спасибо!

Он расстегнул свои сложносплетенные ремни, снял за ними шинель и шапку. Одернул гимнастерку, пропустил сквозь пятерню курчавые, русые волосы, хотел сесть, но она испугалась:

— Зачем разделся, у меня же… горница с богом не спорница.

— Топить нечем?

— Дров вообще не достать, и керосина тоже, — сказала и пожалела, разве об этом им надо говорить?

А он уже скрылся за дверью. Вернулся скоро, с литровой бутылкой керосина:

— Из запасов деда, — сказал он, заправляя керосинку. — Где чайник?

Поставив чайник на огонь, он развернул сверток, на который Аля поначалу не обратила внимания. Вынул бутылочку размером со стакан с чем-то желтым, пачку чая и буханку хлеба — белого!

— Давай праздновать годовщину твоего появления на Малой Бронной, — сказал, улыбаясь, и Аля невольно отметила, что побрит, и весь такой крепкий, ладный, а глядит с такой ласковой снисходительностью…

— Спасибо, — она расстелила скатерть, поставила нарядные чашки, чай заварила в сервизном чайнике.

Игорь откупорил бутылочку и стал лить в ее чашку тягучую жидкость:

— Как чудесно пахнет… Мед!

— Это взамен мимоз.

Мимозы… он всегда дарил их ей на день рождения. Всегда? Это «всегда» исчисляется пятью годами, а до них он не соображал о цветах, дома у них женщин не было.

Пить чай и есть хлеб Але вдруг оказалось труднее, она стеснялась этого нового Игоря: уверенного в себе, совсем взрослого и… красивого.

Переламывая свою невесть откуда взявшуюся робость, она сказала:

— В прошлый раз ты был совсем другим…

— Прошу тебя, ни-ког-да не напоминай мне о том приезде, — вспыхнул он, но голос был тверд, словно отсекал то, что было тогда, ночью.

Она смолчала. Допив чай, он спросил мягко:

— Трудно одной?

Вот он и прежний. Не сказал «без мамы», чтобы не задеть больное.