Малая Бронная - [83]

Ничего себе наглец, Аля молча села на стул у окна и на подоконнике заполнила акт. Прочитала.

— Подпишите.

— И не подумаю.

— Делаю приписку, что от подписи вы отказываетесь. Товарищи понятые, заверьте акт своими подписями.

— Все равно я вам ничего не скажу! — вдруг выкрикнул певец.

— Что ж, мне и не нужно, выяснять все будут другие. — И Аля быстро вышла в переднюю. Там все же подождала остальных. К ней повернулась девушка в синем пальто и таком же берете, с худеньким лицом и строгими глазами. Да это же она в зеркале! Ух какая официальная!

Когда спускались во двор, один из понятых, пожилой человек в длинном пальто, посетовал:

— Шустрый, чтоб горло драть, можно и смошенничать, а мне за станком ни-ни, только паек. Да ежели тебя не защитят, не сделают оружия, кому петь будешь?

— Чистый внутренний враг, — поддержал его второй мужчина.

Домоуправша и Аля уже собрались уходить, когда явился певец.

— Выйдите, — приказал он домоуправше, и та вмиг оказалась за дверью.

Он раскинул полы шубы, снял шляпу и встал на одно колено:

— Я болен, а петь надо, просят, требуют! Сил нет, вот и приходится изыскивать поддержку здоровью. Я всю жизнь буду помнить!

— Что? — приходя в себя, спросила Аля.

— Как вы спасли меня… уничтожив акт на эти проклятые карточки, — шепотом закончил он. — Я же вас помню, ваш дядя приводил вас ко мне в летний театр, но вы застеснялись и убежали.

— Я не захотела с вами знакомиться, — бросила ему Аля и пожалела: какое это имеет теперь значение?

— Сейчас вернусь с прекрасным подарком, — поднялся он.

— Только посмейте!

В дверь заглянула домоуправша, и он выбежал со шляпой в руке.

— Что же с карточками выехавшей двадцать седьмого ноября женщины? — спросила раздосадованная Аля.

Закусив губы, домоуправша полезла в один из ящиков стола:

— Вот они, — и протянула талоны за три последних дня ноября.

— Почему не сдали? — Аля все еще не могла успокоиться.

— А, чего уж… — махнула рукой домоуправша. — Людочке хотела, да не осмелилась.

Стало неловко. Певец и эта женщина. Можно ли их ставить рядом? Решение пришло мгновенно: перечеркнув талоны, Аля вписала в черновик акта: «Приложение — талоны на хлеб за три дня, не сданные своевременно, не погашенные». Прочитав, домоуправша беззвучно заплакала.

— Завтра составим отчет. — На сердце у Али полегчало.

41

Ночью остановились часы и Аля вышла наугад. Едва развиднелось, значит, около девяти. За воротами Малая Бронная словно плыла в снежной мгле. Дальний конец улицы у Патриарших прудов еще тонул в темноте. А от Тверского бульвара, медленно приближаясь, маячила одинокая фигура, то и дело припадая к стенам домов правой стороны.

Это была женщина, рослая, широкоплечая. Нюрка? Да, но что это с нею? Аля подбежала, взяла под руку. Глаза у Нюрки закрываются, лицо серое.

— Заболела, Нюр?

— Ой, девонька… польстилась я на паек, а теперь в глазах темно и паек только завтра дадут.

— Какой паек?

— Донорский. Кровушку свою сдала, теперь помираю.

Доведя Нюрку до дома, Аля уложила ее в кровать, включила плитку, которую Нюрка держала нелегально, вскипятила воду.

— Сахару намешай, хлебца там еще осталось… ох, нищета, докочегарилась, — стонала Нюрка. — Да справку вынь из кармана, порвется, останусь с таком за все мучения.

Нюрка прихлебывала «чай», Аля достала из кармана ее пальто справку. Помялась. Разглаживая ее, прочитала, рассмотрела штамп, там был и адрес. И печать на подписях. Прижала справку на комоде слониками:

— Вот твоя справка, а мне пора, опаздываю!

— Приди непоздно, с тоски помру!

— Мне стенгазету надо выпускать, но постараюсь.

— Ага, постарайся.

Бежала по уже посветлевшим улицам и силилась понять себя: после отъезда Дениса видеть не могла Нюрку, а вот ведь стала помогать…

После занятий несколько ребят собрались у Марии Михайловны в кабинете. Вроде у нее теплее, но это только казалось.

Готовая стенгазета разложена на большом столе, и Але нужно только сделать карикатуру в оставленном месте. Она принялась рисовать тройку лошадей, а в санях — Реглана, стоя нахлестывающего их кнутом.

Самого Реглана и Осипа, как старосту, отчитывала Мария Михайловна:

— Вы единственный у нас не хотите учиться как положено. Мне стыдно говорить вам это. А староста, — повернулась Мария Михайловна к Осипу, — более старший и по опыту, и по годам, должен… — вдруг махнула рукой, застегнула верхнюю пуговицу пальто и пошла к дверям. — Отчислим за неуспеваемость, какой из лентяя юрист?

Осип и Реглан поглядели на рисунок:

— Похоже, — одобрил Реглан свое изображение. — Что ж, я здесь вроде аппендицита, отрежут, и порядок.

— Не ной, а совершенствуйся, — сказала Аля, продолжая рисовать.

— Он и так совершенство, в своем роде, — похлопал Осип широкое плечо Реглана. — Кончай, птичка, искажать человека, дело есть.

— Какое?

— Повесим стенгазету на место — тогда.

Повесили. Вернулись из коридора обратно в кабинет завуча. Осип достал из кармана коляску колбасы:

— Нажимайте за мою старость!

— Сколько стукнуло? — спросил Реглан, деловито нарезая колбасу, потом достал кусок хлеба из глубоких карманов своего кожана и прозрачно-оранжевый урюк, горсти две, не меньше.

— Тридцать разменял, старый, — грустно улыбнулся Осип.