Малая Бронная - [47]

— С детства огороды копать приучена, а тут огород в глубину, — и осталась довольна своей шуткой.

Намаялись все же крепко, возвращались почти в полной темноте, еле волоча ноги. В столовой их встретил Яша.

— Позже всех! Садитесь, ешьте, мои золотые.

На свежевыструганных столах — неубранные миски и ложки, кружки… Много же здесь людей, а они никого не видели. Освободили край одного из столов, уселись на лавки, и Аля почувствовала, что не поднимется, вся налита свинцом-усталостью. А еду подали такую, что и не мечталось: вареная картошка с куском мяса каждому, и хлеб, белый хлеб! Чай, а к нему сахар. Но есть не хотелось, Аля только вздохнула: маме бы такой ужин. Пана приказала:

— Ешь, завтра вовсе обессилеешь.

После ужина Аля, как старушка, оперлась обеими руками о стол и с трудом подняла себя. Яша распорядился:

— Ты, Паночка, возьми с собой эту клушу с цыпленком, — и кивнул на Зину, обнимающую одеяло. — Я определю девочку до завтра, а после обеда партия уедет, и вы будете все вместе. Пошли, дорогушечка, — позвал он Алю.

Вышли на улицу. Аля брела по слуху, четко отбиваемые шаги Яши все время были впереди. Скрипнула дверь, под ногами уже доски. Потом еще дверь. Вспыхнул свет, они стояли в небольшой комнате. На окне ватное одеяло, слева кровать, на ней пружинный полосатый матрац, справа диванчик. Больше тут ничего не было.

— Устраивайся, где пожелаешь, — сказал Яша и ушел.

Выбрав диванчик, Аля поискала выключатель, но его не оказалось. Наверное в коридоре, но там может быть незанавешенное окно… Легла при свете. Подложила под голову свою новую красную беретку, укрылась жакеткой, лыжных ботинок не сняла. Вспомнив бедствия Игоря с сапогами, сказала себе: «Ну, сравнила». И все же… вдруг тревога, погаснет свет? Где и когда искать ботинки? А жакетку сразу на себя…

Хотелось спать, но больно все тело. Все искала удобное положение. Наконец умостилась и заснула. И приснился ей буксующий грузовик. Мотор взрыкивает, колеса вертятся, а машина ни с места! Грузовик трясется, из радиатора пар… Она проснулась, а мотор все на буксовке: ррыр, ррыр, рр… Огляделась, на кровати, прямо на полосатом матраце, тонкие ноги в хромовых сапогах! Яша! На лице газета накинута, отдувается могучим храпом. Аля со стоном повернулась лицом к спинке диванчика, успела подумать: как-то спят Славик с Зиной, была ли в Москве воздушная тревога и как там мама? И опять заснула.

23

Под грубыми балками потолка две неяркие лампы с плоскими абажурчиками напоминали цех. Доехал ли Дима на Урал? Неужели под открытым небом устанавливают станки? Урал не Москва, там уже совсем холодно.

Все окна закрыты светомаскировкой, и не понять: день или ночь за стенами дома. Аля приподняла голову и увидела множество кроватных спинок из тонкого прутка с облезлой зеленой краской. Она уже знала, кроватей тут сорок. Две из них, у стены, подальше от окон, Зина сдвинула, и теперь они втроем лежат тут. Слева Аля, потом Зина, на правом боку, лицом к Славику, как привыкла, чтобы ребенок был всегда перед глазами.

Лежать было неплохо. Зина свернула свое ватное одеяло валиком — под головы, свободный конец под бока, а обутые ноги прямо на полосках железа, матрасов нет. Укрывались верхней одеждой.

Шевеля руками и ногами, Аля убеждалась: ничего, отдохнула.

— Сама проснулась? — села в постели Зина. — Славочка, пора, открывай глазки.

Тот недовольно буркнул:

— Что я, маленький? Глазки…

Вся казарма загудела. Просыпались люди трудно, усталость и свежий воздух делали сон долгим и крепким.

Ополаскивая лицо над длинной, со множеством кранов, мойкой, Славик крякнул:

— Ух-хо-кри-и-хо, хорошо! Да, Аль?

— Угу! Я всегда ледяной водой умываюсь, сон отлично снимает и лицо такое тугое делается.

Завтракали с аппетитом. Уминая сардельку с пюре, Зина приговаривала:

— От такой еды силы на тысячу окопов…

У дверей столовой их ждала Пана, разговаривая с Яшей.

— Первым приходит, последний уходит, как капитан на корабле, — похвалила его Пана ласково.

— А я и есть капитан, товарищ боцман. Привет, матросики, — и его узкое, носатое лицо зацвело улыбкой.

Шли в густой предрассветной темноте спокойно, как раз успевали к началу работы, а она здесь — световой день, ни больше, ни меньше.

По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперед…

У Славика голос красивый, альт, слух верный.

— Ну, соловейка мой голос показал, оклемался здесь, — успокоенно сама себе сказала Зина.

Славик пел с раннего детства. И вообще в их дворе на Малой Бронной петь любили. Пели взрослые, каждая семья по-своему, в основном по праздникам. Женщины пели за домашней работой. Мама мурлыкала русские, из репертуара Ольги Ковалевой:

Платок белый, сини коймы,

Расставаться сердцу больно…

Близняшки предпочитали частушки:

Мой миленок, как теленок,

Только разница одна —

Мой миленок хлещет водку,

А теленок никогда!

Нюрка присоединялась то к маме, то к близняшкам. Барин любил душещипательные романсы, а вот Нинка совсем не пела: ни голоса, ни слуха. Зато ребята под вечер, устав гонять по церковке, как они звали церковный двор, забирались на чердак, свешивали ноги из окна на крышу и выкрикивали:

Никто пути пройденного

У нас не отберет,