Малая Бронная - [114]

Четверо своих детей, и убить чужого ребенка? С детьми мягок, ласков, заверяла жена.

Вера выехала в Черную балку, торопясь осмотреть место происшествия. Снег уже пропадал. Скоро будет невозможно восстановить картину происшедшего. Сухов был еще в январе, до передачи дела прокуратуре, этапирован из песчанской тюрьмы в центральную, пришлось ехать без него.

В Черной балке еще блестела снежная накатанная дорога, темнели придорожные кусты и уходящий в обе стороны от дороги сосновый лес. Снег осел, обнажая красноватую путаницу веток молоденьких березок, посаженных вдоль дороги. В полдень Вера повернула обратно. Солнце золотило обтаявшие сугробы, над полями курился туман, глубокие колеи налились мутной водой. Санки заносило, Стрелка осторожно ставила тонкие ноги в бурую жижу между колеями.

Уже виднелся вдали Песчанск, когда, ступив на легонький мосточек, перекинутый через дорожную канаву, Стрелка попятилась. Но было поздно, мосточек не выдержал ее тяжести, подломился, и Стрелка ухнула передними ногами в пенящуюся снежно-водяную массу. Вера перескочила через канаву, принялась тянуть Стрелку за повод. Лошадь сделала отчаянный рывок и… провалилась всеми четырьмя ногами по самую грудь. Что делать? Бежать в Песчанск или в ближайшую деревню? Но как же оставить Стрелку по брюхо в ледяной воде? Вера решила ее распрячь. Зачерпывая воду в сапожки, она отстегнула вожжи. С гужами оказалось сложнее. Намокшие сыромятные ремни затянуло намертво. Вера рвала их и руками, и зубами. Все напрасно. Стрелка начала мелко-мелко дрожать. Вера высвободила из кобуры револьвер, можно выстрелами порвать гужи.

— Что случилось? Верочка, да это вы! Почему с оружием?

— Петя! Петя, откуда вы взялись? — чуть не плача от радости, крикнула Вера выбираясь из канавы. — Скорее распутайте Стрелку, скорее!

— От своих пациентов иду, тут недалеко, — говорил Жуков, сбрасывая шинель. Обойдя упряжку кругом, он не торопясь стал распрягать терпеливо стоящую лошадь. Потом отодвинул санки, поставил их вдоль канавы и подсунул оглобли под брюхо Стрелки. Взяв повод, он тихонько свистнул, и лошадь, оттолкнувшись от скользкого дна овражка и опершись об оглобли, выскочила и побежала вслед за Жуковым. Он поводил Стрелку, потом взял из санок пучок сена, вытер ее дымящиеся бока и стал запрягать. Усадив Веру в санки, погнал что есть духу.

— Петя, наденьте шинель! — требовала Вера, но он не слушал и остановил Стрелку только возле Вериного дома.

— Скорее переодевайтесь, а лошадь я отведу сам, — торопил он Веру и, не прощаясь, скрылся.

Дома захлопотала, заахала Анюта. Стянула с Веры сапоги и чулки, растерла озябшие ее ноги водкой, подала чай с малиной.

Вера согрелась и как-то сразу крепко уснула. Проснулась, когда по комнате уже бродили последние лучи заходящего солнца. В ногах постели сидел Жуков и смотрел на ее румяное ото сна лицо.

— Голова не болит? — спросил он, наклонился и притронулся к ее лбу губами. Потом его губы скользнули по щеке и припали ко рту. Вера высвободила из-под одеяла руки, хотела оттолкнуть его и не смогла. А он шептал, целуя ее:

— Родная моя. И зачем ты все пряталась от меня?..

Вера на миг прижалась к нему, вдыхая запах весенней свежести, который Петя принес с улицы. Рука невольно погладила густые его, светлые волосы. Закрыв глаза, Вера резко отвернулась и с усилием проговорила:

— Не знаю. Ничего я не знаю, — голос задрожал слезами. Собрав все силы, Вера твердо сказала: — Уходи. Оставь меня. Я устала, нездорова, — все еще не глядя на него, более мягко закончила она.

Он надел фуражку, потом снял ее, пошел было к дверям, но вернулся, взял Веру за руку, хотел что-то сказать… Схватил шинель и, не оглядываясь, вышел. Вере стало жаль его и себя. Но что она могла сделать? Слишком чист и хорош он был и беззащитен в своей простоте. Не могла она втягивать его в свою жизнь…

Как только Сухова приконвоировали в Песчанск, Вера пришла в тюрьму. На стук в обитой железом двери отворилось смотровое окошечко. Курносое лицо молодого дежурного расплылось в улыбке. Отворяя калитку, он приветливо пригласил:

— Заходите, товарищ следователь, давненько не были.

Пересекая мощеный двор, Вера слышала, как с грохотом захлопнулась позади калитка, проскрежетал засов, щелкнул замок. К этим звукам она, видимо, никогда не привыкнет, они навсегда будут связаны с ощущением утраты свободы. В маленькой, чистой, как корабельная каюта, следственной камере Вера опустилась на привинченный к полу стул и стала ждать. Тюрьма старая-престарая, ее нужно или переделывать, или сносить, но начальник тюрьмы считает, что ее непостоянные жильцы приносят больше неудобств, чем терпят здесь сами.

В коридоре гулко загремели шаги, и конвоир ввел сильно хромавшего приземистого человека. Его вислые плечи обтягивала вылинявшая чистая сорочка, подбородок в густой щетине, прижат к груди, глаза прячутся за насупленными кустистыми бровями.

— Сухов?

— Он самый, — глухим басом ответил хромой.

Отпустив конвоира, Вера начала допрос, но ничего путного в ответ не услышала.

— Убил — и делу конец, — тупо повторял Сухов.

— Зачем же так, Сухов? — упрекала его Вера. — Убить можно по-всякому, и закон это предусматривает.