Малахит - [8]

Ощущение было неприятное. Кожа покрылась мурашками, словно он вышел после долгого купания на холодный ветер. В горле тоже похолодело, и Паша вспомнил, как глотал холодный резиновый шланг для гастроскопии. Потом он ослеп.

После того, как Паша шагнул, прошла секунда, и что-то мягкое и упругое коснулось его лица. Паша шатнулся в сторону, и тут же что-то острое больно ударило его в голову — что-то, что зацепилось за высокий ворот его свитера. Он запаниковал и закричал, побежал, пытаясь стряхнуть с себя то, что запуталось в петлях свитера. Он упал, потому что пробежал всего два шага и ударился лицом о какую-то преграду. Потряс головой, чтобы прийти в себя, и тут услышал голос Вадима:

— Тихо! Тихо-тихо-тихо… — Все, все. Мы под землей. Это земляная пещера.

Возле Пашиного горла вновь что-то забилось, и он в отчаянии попытался схватить это рукой. Пальцы сомкнулись на чем-то живом, теплом. У этого живого отчаянно стучало в груди маленькое испуганное сердце. Голубь. Отлегло от сердца. Сюда попал голубь. Паша аккуратно прижал его крылья и отцепил застрявший коготок. Прикрыл голубя лацканом куртки и вгляделся в темноту. Она оказалась не такой плотной, как показалось с испуга, и Паша увидел выход. Свет закрывали густые кусты лещины, росшие перед пещеркой. Пробравшись через орешник, Паша вышел на обычное русское поле, полого спускавшееся к речке. Первым делом бережно достал из-под куртки испуганную птицу и подбросил вверх. Голубь со свистом забил крыльями и исчез, растворившись в сером небе.

«Ну что ж, — невесело подумал Паша, — если он смог, я тоже смогу».

— Ну и вид у тебя, — сказал подошедший сзади Вадим.

Паша поднес руку к виску: по нему текла кровь из ранки, нанесенной птичьим клювом. На шее саднила пара царапин от когтей. А когда Паша опустил глаза, ему стало совсем нехорошо: вся левая часть кожаной куртки была забрызгана черно-белым голубиным пометом.

— Вот это значит — испугался, — с шутовским уважением сказал Вадим, и Паша рассмеялся.

— Придурок ты, Вадик, — сказал он беззлобно и прибавил, — давай осмотримся.

Они прошли несколько шагов вперед и, обернувшись, увидели, что пещера скрывается в небольшом лесочке. В поле лесок выдвинул десант из зарослей орешника, за пещеркой щерился еловыми ветками, по краю украсил себя плоской берез.

Молодые люди пошли вперед, к речке, неширокой — Пес перепрыгнул бы ее без труда, — и совсем мелкой. Дно было каменистым, над ним скользили пескарики. Паша наклонился к воде, чтобы отмыть изгаженную куртку, и замер, восхищенный. Камешки на дне, которые казались такими обычными издали, вблизи производили неизгладимое впечатление. Они складывались в узор, но узор был неуловим, как течение речной воды, и отведя глаза, невозможно было восстановить его в памяти. Камешки были серыми, черными и красными, цвет их был ярок, и казалось, будто снизу их освещает солнце. Пашка решил, что так кажется из-за желтого крупного песка, который прожилками проступал между камнями. Он наклонился, чтобы получше рассмотреть причудливую игру цвета и света, и вдруг прямо из реки ему в лицо ударил луч солнца.

Ошарашенный, он поднял глаза и понял, что свет только отражался от чистой речной воды. На самом деле он бил из-за туч, которые стремительно расходились, обнажая небо.

Паша обернулся, стремясь как можно полнее запомнить этот миг: ему казалось, будто солнечный дождь извергся на землю. Заблестела молодая, умытая дождем зелень деревьев и трав. Загомонили птицы. Прозрачная речная вода покрылась золотой сеткой солнечных бликов. Бурые спинки пескариков скользили под этой сеткой, и казалось, что течение перекатывает сотни золотых колечек, украшенных петерситом и темной яшмой. Теплый ветер ударил в лицо, тонкой лентой вплелся в волосы. Паша не выдержал и, как ребенок, раскинув руки, побежал навстречу ветру.

Он взбежал на ближайший пригорок и замер вновь: там, впереди, каменные белые стены отражали теплый металл солнечных стрел и горели, сдаваясь, желтым огнем. Замок. Настоящий замок, не руины. Яркие, крепкие полотнища флагов на флагштоках.

Это была другая страна. Паша опустился на колени.

Глава 4 Крысеныш и Золотко

Мальчика называли Крысеныш — другого имени у него не было. Он жил в трактире большого села: за пивными бочонками у него был похожий на нору закуток. Выходил он оттуда только по ночам, чтобы сделать в трактире всю грязную работу, за что и получал от хозяина еду и угол. Все остальное время он спал или просто сидел в своем углу, и только самые внимательные посетители трактира могли заметить, как в промежутках между бочками мелькает бледный серп его профиля, украшенный маленькими подслеповатыми глазками и неестественно острым носом.

Был полдень, девушки едва успевали разносить плошки с горячей похлебкой. В сторону бочек никто не смотрел, и Крысеныш мог заняться своим делом. Он сгреб в сторону тряпье, заменявшее ему постель, отодвинул несколько тонких дощечек и скользнул в вырытый им ход. Ход вел недалеко: в сарай, своей задней стеной примыкавший к стене трактира. Хранилась в сарае всякая рухлядь: ломаные столы и стулья, битая, но почти целая посуда, запачканные донельзя скатерти… Хлама этого было так много, что к задней стене от выхода пробраться было нельзя, и уже давно. Здесь шастали только крысы, да две кошки-охотницы, которые умудрялись выжить в схватках с ними, но неизменно оставляли в жертву кладбищу стульев то кусочек уха, то клочок кожи. Только они были свидетелями и живейшими участниками крысенышевой тайны. Там, куда вел его ход, он расчистил небольшую площадку. Скатертями, наброшенными на рухлядь, определил ее границы, превратив таким образом в комнату. Починил маленький столик и стул — они заняли свое место у дальней стены. Перетащил сюда часть своего тряпья и соорудил постель, накрыв ее свежей — украденной у хозяина — скатертью. Получилась вполне уютная комнатка: альков крысенышевой королевы.