Максим из Кольцовки - [8]

Быстро, очень быстро промелькнули детские радости: крепкая дружба со Спирькой, поездка на ярмарку с Харитоном, редкие, но памятные встречи с Мартынычем. Почему же именно они, самые близкие и дорогие ему люди, вдруг ушли? Почему?..

Некому было ответить на эти вопросы…

Слова Спирьки, что Мартыныча «угоняют в Сибирь», смутили душу мальчика. Максимка, оставшийся в одиночестве, твердо решил выполнить наказ Мартыныча.

Он опять пристал к деду:

— Ну, когда свое решение скажешь?

Дед молча отмахнулся, Насупился и ушел спать на сеновал.

Больше медлить было нельзя.

Завернув в узелок ботинки и праздничную ситцевую рубаху, каравай черного хлеба и уцелевший от церковных заработков гривенник, Максим вышел во двор, постоял возле сеновала, откуда слышался храп деда. От волнения узел несколько раз выпадал из рук, а сердце стучало так громко, что он боялся, как бы оно не разбудило деда.

На небе ярко мерцали звезды, словно манили в неведомую даль.

Вдруг храп прекратился, послышалось:

— Охо-хо-хо!

Максиму захотелось броситься к деду и во всем признаться, попросить благословения, но храп возобновился, и Максим, крепко прижав узел к груди, вышел со двора.

* * *

Над головой навис купол безлунного неба. Недалеко от дороги Максим увидел стог сена, присел возле него, потом лег, закинув за голову руки. От острого пряного запаха перехватило дыхание. Он загляделся на яркие звезды, и какое-то необыкновенное спокойствие сошло на него. Максим закрыл глаза и тут же заснул. Проснулся, когда светало. Небо стало прозрачным. Сон подкрепил его, и Максим бодро зашагал по обочине дороги, уже ни о чем не тоскуя и ни о чем не думая.

К обеду следующего дня добрался до Чебоксар. Город стоит на высоком берегу Волги и, словно в зеркало, смотрится в ее воды. Такой большой город он видел впервые. Пристань была людная. Ожидавшие парохода сидели здесь по нескольку дней. Максим залюбовался Волгой: широкая, быстротечная, окаймленная крутыми берегами, она дышала безграничным привольем…

Загудел пароход. Максим встрепенулся, вспомнив, что пришел не рекой любоваться. Ему повезло: через несколько минут на Казань отходил буксирный пароход с пассажирами на барже.

Максим бросился по шаткой, перекинутой с берега на баржу, широкой доске. Пароход, еще раз прогудев, отвалил.

На барже было тесно. Перешагивая через узлы, котомки, канаты, Максим пробрался на корму, к самому борту, откуда были видны и проплывающие зеленые берега, и встречные пароходы. Пристроился возле двух мужиков, сидевших у своих котомок. Один был с седой бородой и очень черными густыми бровями, второй — молодой парень с голубыми глазами, с темными, едва намечающимися усиками. Возле котомок лежала гармонь, новая, с белыми кнопками. Мужики ели длинные перья зеленого лука с хлебом, обильно сдабривая солью.

— Далеко ли, молодец, путь держишь? — спросил старший окающим волжским говорком.

— В Казань, учиться.

— Чему учиться, если не секрет?

— Пению, я в церкви пел.

— Пе-е-ни-ю? — переспросил мужик. — Говоришь, в церкви пел? Тогда пытайся, может быть, в духовную семинарию тебя примут, там хорошими голосами интересуются. А пока прочисть-ка горло лучком, — весело предложил он, протягивая кусок ржаного хлеба и пучок зеленого лука.

Максим заметил, что старика знают многие пассажиры. Одни приветствовали его издалека, другие спрашивали о здоровье, куда путь держит, говорили все с большим уважением.

Парень объяснил Максиму, что старик, его попутчик, — известный по всей Волге сказитель:

— Песни сам складывает и поет!

— Вот бы послушать! — загорелся Максим.

— Попроси получше, может быть, и споет, — посоветовал парень.

Максим стал просить сказителя, к нему присоединились сидевшие поблизости пассажиры.

— Ладно! — согласился тот. — Играй, Вася, «Сказ про великую реку Волгу-матушку!»

«Про тебя, река моя, песня сложена…» — начал он проникновенным тенором, вначале очень сдержанно, но с каждой новой фразой все больше и больше воодушевляясь.

Старик пел — и перед Максимом вставали изумительные картины. Словно вот тут, перед его глазами, проплывали сказочные корабли с шелковыми парусами, золотыми мачтами, и стояли на них богатыри с мечами и копьями, а среди них справедливый атаман Степан Разин…

Народ потихоньку стал перебираться на корму, слышались вздохи, восклицания.

Когда старик замолчал, все принялись его благодарить, а он только улыбался.

— Теперь твой черед, — обратился он к Максиму.

— А? — словно проснулся тот. — Вот так бы весь день и слушал…

Старик засмеялся, но веселья в этом смехе почему-то не было.

Решившись, Максим придвинулся поближе к гармонисту и запел. Увлеченная его песней, зарыдала гармонь. Песня, которую пел мягкий грудной голос, будто живая и крылатая, летела над волжскими просторами, поднимаясь все выше и выше, под освещенные солнцем облака.

* * *

К Казани пароход подошел на рассвете. Максим не отрывал глаз от видневшегося в туманной дали города. Что ждет его там? Нет, лучше не думать!

— Ну, прощай, соловей залетный! Что ж тебе на память-то оставить?

Старик пошарил по карманам, но ничего не нашел.

Тогда не спеша он снял с шеи крест на толстой цепочке и надел его на Максима.