Максим из Кольцовки - [31]
Упоминание о Кольцовке явилось такой неожиданностью, что Максим Дормидонтович растерялся, а потом, успокоившись, почувствовал себя так просто, будто давно знал Луначарского.
— Спасибо, Анатолий Васильевич, — сказал он слегка дрогнувшим голосом. — Слушая вас, я невольно вспомнил, как недавно Алексей Максимович Горький спросил меня: «Когда же мы вас в опере услышим?» Стояли мы на Тверской улице, и видел я Алексея Максимовича впервые. — Нарком остановил свой выжидательный взгляд на засветившемся лице Михайлова. — А я ответил тогда, что поздно мне об этом мечтать, да и подготовки достаточной не имею… Алексей Максимович меня ободрил, сказал, что совсем не поздно и что он уверен: если нужно будет, мне помогут, научат! И вот теперь…
— Ах, Горький, Горький! Ясновидец человеческой души! — задумчиво проговорил Луначарский.
— Именно, ясновидец! — вырвалось у Михайлова.
Они помолчали, каждый по-своему вспоминая любимого писателя. Потом Максим тихо сказал:
— Я принимаю ваше предложение, хотя и тревожусь, смогу ли оправдать доверие. От всей души и чистого сердца буду петь моему народу. Это всегда было моей мечтой, целью моей жизни, и, если вы находите, что я достоин…
Дальше продолжать он уже не смог. Нарком обнял его и весело сказал:
— В первую передачу будем слушать «Варяжского гостя», обязательно «Варяжского гостя»! И хорошо бы «Мельника»…
Возвратившись домой, Максим Дормидонтович сразу же обратился к жене:
— Саша! Я хочу просить тебя… пойдем в парикмахерскую… не могу я один…
Александра Михайловна поняла, в чем дело, окинула быстрым взглядом доходившие ему до плеч пышные вьющиеся волосы, курчавую короткую бородку мужа и бодро ответила:
— Пожалуйста! Пойдем. Это пустяки, и стесняться тут нечего!
А про себя подумала: «Нелегко ему далось это решение!»
Вначале они решили пойти в парикмахерскую у себя в Кунцеве, всего через три дома.
— Пожалуйте, пожалуйте, Максим Дормидонтович, — кинулись навстречу два мастера. — Желаете головку помыть, подстричься?
— Да нет… я, пожалуй, попозже зайду, — растерялся Михайлов и быстро вышел. — Не могу! Идем вон туда… на шоссе… в маленькую…
И хотя до нее было четыре автобусных остановки, пошли почему-то пешком.
И в маленькой парикмахерской повторилось то же самое.
Снова очутились на улице. Разгоряченному воображению Максима Дормидонтовича казалось, что сегодня все посмеиваются над ним.
— В центр поедем, там меня не знают, — решил Максим Дормидонтович.
На этот раз сели в автобус и быстро добрались до Охотного ряда.
— Вот и ходить далеко не надо, — увидела Александра Михайловна большую парикмахерскую, в окнах которой были выставлены восковые красавицы с запыленными замысловатыми прическами, с длинными, точно стрелы, ресницами.
— Не пойду в эту! Не хочу, — упрямо заявил Максим Дормидонтович и вдруг вспомнил, что у Казанского вокзала видел подходящую парикмахерскую.
И тут Александра Михайловна не стала ему перечить.
На трамвае доехали до Каланчевской площади. В «подходящей» парикмахерской молчаливый мастер усадил Максима Дормидонтовича в кресло, накинул на плечи пеньюар, стал налаживать бритву. Не спеша развел мыльный порошок, полез зачем-то в ящик туалета и вдруг, близко наклонясь к Максиму Дормидонтовичу, открылся, что в субботу в Елоховском соборе слышал его «божественные» ноты. Он хотел еще что-то прибавить, но заметив, что клиент не расположен вступать в разговор, воздержался и услужливо спросил:
— Что желаете?
— Остричь волосы и сбрить бороду!
Максим Дормидонтович увидел в зеркале, как от удивления вытянулось лицо мастера. Там же видел он и Сашеньку. Она подбадривающе кивала головой и улыбалась.
Через несколько минут из зеркала на Михайлова глядело незнакомое лицо, помолодевшее, но с глазами, полными растерянности. Перемена была столь велика, что Максима Дормидонтовича не узнал близкий знакомый, повстречавшийся им на обратном пути в автобусе. Он поздоровался с Александрой Михайловной и, едва скользнув взглядом по стоявшему рядом с ней Максиму Дормидонтовичу, спросил:
— А супруг дома?
«Вот так дома!» — подумал смущенно Максим Дормидонтович.
Часть третья
У ЗАВЕТНОЙ ЦЕЛИ
Через несколько дней в помещении радиотеатра состоялось первое знакомство Михайлова с музыкальными руководителями. Выйти на пустую маленькую сцену оказалось гораздо труднее, чем в залитый огнями, наполненный сотнями людей, огромный храм Христа-спасителя.
В полумраке зрительного зала скромно сидели три человека. Привлекал внимание один из них, с короткой бородой и довольно длинными, подстриженными под скобку волосами, похожий более на священника, чем на музыканта. Но и эти люди, и пустота незнакомого зала, а главное, что вот он стоит возле рояля, готовясь петь что-то, что ранее пел только для себя, — все казалось сном.
— Что вы споете нам? — спросил один из них.
— Арию Варяжского гостя.
— Хорошо!
Максим Дормидонтович подумал: «Вот сейчас проснусь, и не надо будет петь «Варяжского гостя». Но пианист, заиграл вступление, и Михайлов запел. В пустом зале голос звучал, как орган, самому певцу порой становилось страшно от мощи звука, который, долетев до конца зала и не найдя выхода, откатывался обратно, грозя затопить сцену.
