Макорин жених - [46]

Васька с готовностью подает свою пилу. Егор осматривает ее зубья, заточенные так и сяк, проверяет развод, крутит головой.

— Здорово ты ее развел и выточил! Мастак.

— Да ведь кто точил-то, Васька Белый! Еще бы…

Бережной правит развод Васькиной пилы и нахваливает, нахваливает Васькино мастерство. В пилоставню заходят еще лесорубы, ухают, охваченные теплом, раздеваются.

— А ты что именинником сидишь? — спрашивают они Ваську.

— Да у него полный коммунизм наступил: сиди да считай тараканов.

— Коммунизм-то у него кособокий получается, по правилу: они будут робить, а я буду есть.

— И верно, ребята, добро при коммунизме: ничего не делай, хошь на печи валяйся, хошь иди в казенку. Пей, сколько твоей душеньке угодно. В лавку пришел — бери, чего надо: масла так масла, керосину так и керосину. Пиджак захотел новый справить — нет отказу. Сапоги поистрепались — бери новые…

Егор слушал-слушал эту болтовню и думал: «Эк ведь чешут языки. Может ли такое быть — все разбогатеют, никто ничего делать не захочет. А где богатство возьмется? Манна господня только в Платонидиной сказке бывает».

Егор передал Ваське выточенную пилу, натянул рубаху, пригладил пятерней волосы.

— Никто не знает, какая она такая коммунизма, — сказал он. — Может, вовсе и никакой не появится…

— Раз знающие люди говорят, нам сумлеваться не приходится.

— Ты знающий, так поясни.

— Что я? Я беспартийный… Пущай партийные поясняют…

— Вон Пластинина спросим, он — комсомол, должен знать.

Паша только что зашел в пилоставню, он не слышал раз говора. Жмурился от света, снимая ватник.

— Что в бане у вас, хоть пару поддавай…

— Поддай-ка, поддай пару вон Егору Бережному. Он в коммунизму не верит, говорит, неизвестно, какая она получится. Как там в книжках-то ваших, партейных, сказано?

Паша смущен и общим вниманием, и трудностью вопроса. Он берет с полочки напильник, ищет себе место на скамье. Лесорубы теснятся, освобождая ему конец скамьи.

— Коммунизм известно какой будет, — Паша старается говорить авторитетно. — Без буржуев и кулаков, одни трудящиеся. Все общее, и нет эксплуатации. Вот и коммунизм…

— Так, понятно. А лес рубить, к примеру, кому придется?

— Доживешь — будешь и ты лес рубить…

— Эко! — разочарованно всплеснул руками Васька Белый. — А сказывали, робить никого не заставят, один отдых, сиди да ешь…

— Не удастся, выходит, тебе полегостайничать, Вася, — захохотали лесорубы.

— А насчет чекушки? Будут подносить чекушку бесплатно или нет? Объясни…

— Глупости нечего объяснять, — рассердился Паша. — Кто о чекушке думает, тому не до коммунизма. Какой коммунизм будет, мне трудно объяснить, я там не был. У меня есть книжка, в ней про это сказано. Ежели хотите слушать, принесу, прочитаю.

— Послушали бы, оно занятно.

Паша сунул пилу под скамью и, не одеваясь, побежал в свой барак. Вернулся запыхавшийся, с книжкой в руках. Сел на чурбак и стал читать. Перестали шуметь напилки. Лесорубы закурили. Свет лампы поубавился в густом облаке сизого табачного дыма. Слушали, не прерывая, шикали на тех, кто пытался разговаривать. Брошюрка была простенькая, короткая. Паша прочитал ее быстро. В ней о коммунизме говорилось в общих словах и возвышенных тонах.

«Коммунизм — это такое общество, где не будет эксплуатации человека человеком, исчезнет разделение людей на имущих и неимущих, бедных и богатых. Полное правовое и экономическое равенство, полная свобода личности, полный расцвет дарований. Коммунизм — это светлое будущее человечества, и мы его завоюем».

Паша сложил брошюру, сунул ее за пазуху. Все некоторое время молчали. Один за другим стали одеваться, направляясь к выходу.

— Слушать-то занятно, да и спать пора…

— Не выспишься — завтра придется в пень носом клевать…

— Пока коммунизма нет, работать приходится…

Бережной подошел к Паше, помялся, позвонил для чего-то напильником по пиле.

— Ты, Паша, всурьез этому веришь? — негромко спросил он.

— Как же не верю! — воскликнул Паша. — А ты, что ли, сомневаешься?

— Пошто сумлеваюсь, не сумлеваюсь. Только откуда же все это возьмется? Ежели всех богатых порушим, откуда деньги-то получатся?

Паша развел руками.

— Чудной ты, Егор Павлович! Неужели богатеи пашут, жнут и хлебы пекут? Простой вещи не понимаешь: труд — всему голова. Понятно?

— Это вроде понятно, — чешет Егор затылок, — да без капиталу-то как? Без денег ведь и соли не купишь…

— Соль будут бесплатно давать, — выпалил вгорячах Паша.

— Все может быть…

Егор забрал свои точильные приборы, направился домой.

Пилоставня опустела. Паша один склонился над пилой. Он волновался, расстраивался, думал, что не так разъяснял, не те слова говорил. Не понимают. Почему они не понимают? Счастье для всех — вот что такое коммунизм. Неужели это не ясно? А вот какой он будет… Какой же в самом деле? Хоть одним бы глазком взглянуть! Неужели не дожить? Не может того быть. Доживу!

— Ты чего, полуночник, лампу-то жжешь? Так на тебя и керосину не напасешься. Ну-кося! Сидит один, да еще и бормочет чего-то. Где был, раньше не выточил? Прогулял, что ли?

Иван Иванович выпроводил Пашу из пилоставни, повесил на дверь замок.

Глава третья ПУТЕШЕСТВИЕ В ХАНЮГУ

1

Паша Пластинин осмотрел свою бригаду и понял, что она жидковата. Гриша Фереферов сидит на ворохе сучьев, щечки, что яблоки, губы пухлые, как у девчонки. Шапка сползла на лоб, один наушник торчит вверх и в сторону, другой опустился вниз. Руками Гриша охватил колени, закрыл глаза — дремлет. Миша Савельев у костра сосредоточенно подсчитывает что-то на клочке бумаги, мусоля карандаш. Этот широк в плечах, корпусен — настоящий мужчина. Только приподнятый нос, обсыпанный веснушками, словно льняными семечками, придает его лицу детское выражение. Костя Челпанов с Ваней Мезенковым — те совсем мальчишки, барахтаются в сугробе, кидаются снежками. И усталость их не берет, огольцов. Сенька Некрасов ничего бы парень, толковый, прилежный и крепок на выдюжку, только ноги почему-то зябнут у бедняги. Вот и сейчас стащил валенки, мотает-перематывает онучи, сует ноги чуть не в пламя костра. «Молодняк!» — снисходительно подумал Паша о своей армии, забывая, что и он, ее командарм, далеко не ушел.