Макиавелли - [64]

17 декабря 1517 г. Макиавелли пишет письмо Аламанни, в котором в шутливой форме жалуется на великого поэта: «На днях прочел «Неистового Роланда» Ариосто. Поэма прекрасна, а в некоторых местах поистине великолепна; если у вас будет такая возможность, отрекомендуйте меня автору и скажите, что меня удручает всего одна вещь: перечисляя разных поэтов, он обошел меня вниманием и в своем «Роланде» сделал со мной то, чего я с ним в своем «Осле» не делал». Итак, мы видим, что Макиавелли-политик примерил на себя новую маску – маску поэта, которому позволяется многое из того, что не позволено другим. Как, впрочем, и драматургу…

Театр. «Мандрагора»

Мы никогда не поймем интереса Макиавелли к драматургии, если забудем о том двойственном чувстве, которое люди эпохи Возрождения испытывали к античным образцам. В нем сочетались стремление к имитации (imitatio) и к соревновательности (aemulatio), иначе говоря, с одной стороны, почтение, с другой – ревность (invidia). В основе этого сложного чувства лежало убеждение, что великие античные авторы уже разработали все законы всех родов литературы, включая драматургию и ее главный жанр – трагедию. Впрочем, существовало одно исключение из этого правила, и оно касалось жанра комедии. Вторая книга «Поэтики» Аристотеля, посвященная комедии, не сохранилась (о чем хорошо известно всем, кто читал «Имя розы»). И гуманисты Возрождения не преминули воспользоваться этим «пробелом», достаточно вспомнить великого архитектора Альберти, который, еще будучи студентом, в шутку сочинил псевдоантичную комедию-аллегорию «Филодокс» (Philodoxeos fabula) с обращением к зрителю и прологом. В 1500-х гг. в Тоскане царила настоящая мода на латинские комедии, в частности при дворе дома Эсте, чему немало способствовал гуманист Гуарино да Верона; особенно эта традиция укрепилась в правление герцога Эрколе I д’Эсте. Во Флоренции времен Лоренцо Великолепного школяры под руководством наставников играли пьесы Плавта и Теренция, а Полициано специально для постановки «Двух менехмов» написал пролог. Желающие могли прочитать сочинение Элия Доната «О комедии» (и еще одно, принадлежавшее перу менее известного латинского грамматика Эванфия), в котором приводились античные «рецепты» создания комедии. Что касается Макиавелли, то он, вероятно, осуществил переделку «Евнуха» и перевел «Девушку с Андроса» Теренция – к сожалению, мы не знаем, когда именно: то ли в 1517–1518-м, то ли двадцатью годами раньше. Одним словом, во Флоренции талант автора соотносили с его способностью вдохнуть новую жизнь в древний жанр, и Макиавелли взялся за эту задачу, тем более что республика не пожелала вознаградить его за иные, «серьезные» труды, о чем он и пишет в Прологе к своей первой пьесе «Мандрагора» (La mandragola):

Если такое содержание, по своей легкости, не достойно автора, который хочет казаться умным и солидным, извините его за то, что он пустыми вымыслами старается усладить свои печальные дни; он не знает, куда ему обратить свои взоры: ему запрещено показывать свои способности в других работах, он не имеет никакого вознаграждения за труды свои.[87]

Фабула «Мандрагоры», отчасти перекликающаяся с «Девушкой с Андроса» и явно несущая на себе отпечаток «Декамерона» Боккаччо (VII, 7; VIII, 6; III, 6), не была для любителей античного театра сюрпризом. Молодой человек по имени Калимакко влюблен в прекрасную донну Лукрецию, у которой, к несчастью, есть муж – старый мессер Нича. Калимакко сгорает от любви, но не видит способа добиться благосклонности красавицы. Ему на помощь приходит парасит Лигурио, который предлагает такой план: поскольку у супружеской четы нет детей, пусть Калимакко представится лекарем и убедит Ничу, что Лукреция, чтобы забеременеть, должна принять питье, приготовленное из мандрагоры. Правда, питье ядовито, поэтому тот, кто первым возляжет с Лукрецией после приема зелья, через восемь дней умрет. Значит, надо найти бедолагу, который согласится принести себя в жертву. Разумеется, это будет Калимакко, только на сей раз он предстанет в роли «молодого повесы». Для пущей убедительности к делу привлекают – не безвозмездно – монаха Тимотео и мать Лукреции Сострату. Все проходит как задумывалось; Лукреция, которой Калимакко в конце концов открывает правду, весьма довольна, а обманутый старик объявляет, что пригласит Калимакко в крестные будущему ребенку и позволит ему в любое время бывать у него в доме. Таким образом, мы видим, что все античные каноны соблюдены, по меньшей мере в том, что касается интриги: богатый и глупый старик остается в дураках, а молодые возлюбленные торжествуют, хотя хитроумный план принадлежал не им, а наперснику героя.

Пьеса понравилась публике. Кое-кто даже сравнивал Макиавелли с Аристофаном (впоследствии это мнение выскажет Вольтер). Первое упоминание о постановке пьесы встречается в письме от 1520 г., но, если верить Паоло Джовио и его «Похвале знаменитым мужам», ее играли уже с 1518 или 1519 г. – сначала во Флоренции, а затем, по требованию папы Льва Х, и в Риме, и она заставляла хохотать «самых угрюмых зрителей». В 1522 г. пьесу показали в Венеции, в 1524-м – снова во Флоренции и в 1526-м – еще раз в Венеции. Других постановок при жизни Макиавелли не было (если не считать неподтвержденной гипотезы о постановке в Фаэнце во время карнавала 1526 г.), но пьеса выдержала с полдюжины изданий в Венеции и Флоренции, пока в 1559 г. не попала в Индекс запрещенных книг.