Маки на стене. Если не можешь забыть любовь – убей ее - [4]

И ты просто.

Сойдешь с ума!!!

— Точно он, — грустно прошептал майор и нервно затушил сигарету о край стола.

— Так теперь дело уйдет в вашу обитель? — Учтиво спросил усталый, и улыбнулся так, как будто в его жизни произошло нечто прекрасное. Или произойдет в ближайшем будущем.

— Вы же знаете, что я просто консультирую этот проект, — ответил он и еще раз осмотрев труп, поторопился к выходу.

— Консультирует он, — нервно выкрикнул майор. Это, между прочим уже четвертая девушка. У этого вашего творца, совсем крыша поехала. Неужели на него управы нет никакой?

Он резко развернулся и посмотрел майору точно в глаза, — Мы работаем, — твердо и спокойно произнес он и вышел из комнаты.

— Ага, — язвительно предположил усталый, — а мы у муравьев из попок кислоту высасываем.

* * *

По делу привязок было не много. Точнее их совсем не было.

Машина легко подъехала к особняку на окраине городка. Выходить он не торопился, прекрасно знал, что внутренняя охрана следит за его передвижениями, и в скорости отворятся ворота, и он спокойно проследует к крыльцу особняка. Так же, как и в предыдущие три визита. Его пускали сюда, он понравился хозяину. Во всяком случае, он, сам так характеризовал его визиты.

В тот первый раз, он приехал с нарядом полиции, нервно представился охране, как Лернон. А его звали именно так. И вознамериваясь арестовать владельца изысканных владений, нагло ворвался в особняк. Хозяин, среднего возраста мужчина, принял его с улыбкой и застенчивостью:

— Милости прошу, зовите меня попросту, творец. — Представился он.

Беседа была долгой и бессмысленной. У Лернона не было ничего. Ни отпечатков, ни свидетелей, ни предположений и догадок. Только эта записка, найденная на трупе девушки. Первая была не многословна. В ней говорилось следующее:

И ты смотришь мне в глаза, но я не вижу их цвета. Они же меняются всегда в зависимости от твоего душевного состояния, но я не вижу их цвет, я не вижу, не вижу. Строки все роятся и роятся в моей голове.

Авторство этих строк вряд ли принадлежало хозяину особняка. Вот и все, что приводило Лернона сюда. Хотя нет, не все. Все девушки, жертвы, как одна работали у этого богатого господина. Все, обладали привлекательной внешностью, были примерно одного возраста, и все исчезали без вести. Позже, их находили, мертвыми. Все были убиты одинаковым образом. У трупов было удалено сердце и глазные яблоки. И записки, чертовы записки, ведущие в никуда. Никакой логики, одна общая тематика брошенного и одинокого романтизма. Какая-то зло радостная страсть перемешанная с отчаянием.

Лернона уже подташнивало от всего этого. Лично он полицейским не был. Он был консультантом в области литературы. А по итогу выходило, что из него лепили психоаналитика. Спасало одно, отсутствие семьи. Идти было некуда, да и не к кому. Пить он не любил, наркотики не уважал. Отдыхал, порою за чтением Воннегута или Ремарка. В юности писал стихи, говорили даже обнадеживающие.

В ту первую его беседу, он пристально присматривался к хозяину особняка. И к самому особняку, в частности. Дорогие картины, фарфор, столовое серебро. Полный расклад. И, их первая беседа:

— Как вы набираете на службу свою прислугу?

— Я не знаю, — весело отвечал тот, — но, если вы о девушке, той, что пропала, я ее выбирал сам.

— Так значит сами?

— Это допрос?

— Это беседа, — С настойчивостью в голосе пояснял Лернон.

— Моя девушка, это не прислуга, — В свою очередь пояснял хозяин, — Она компаньон, друг, если вам угодно.

— По каким же критериям она проникает в вашу, такую защищенную от всех невзгод, обитель?

— Волею судеб, — улыбаясь отвечал хозяин и ласково предлагал немного «Хеннеси», перед лангустами.

Лернон читал ему записку, найденную на месте преступления. Показывал фото с мест преступления. Тот не повел и бровью. Все улыбался и улыбался, будь он не ладен.

В третий свой визит, Лернон настойчиво спросил следующее:

— Вы хорошо знали своих девушек. Их вероисповедание, увлечения? Ему так хотелось за что-то зацепиться. У третей жертвы остался сын подросток. У второй больная, прикованная к постели мать. У первой, кот и герань на окне в общежитии.

— Я никогда не интересовался этим, — Спокойно, всегда очень спокойно и улыбчиво отвечал творец.

— Кстати, а почему творец?

— Это не интересная история, вам станет скучно! — Ответил он и подлил в бокал Лернона, красного вина.

— И все же?!

— В детстве, я постоянно убегал из дома. Мы жили тогда в селе. Можете удивляться, но я совсем не родился таким, каким являюсь или кажусь теперь. Наша семья была многочисленна и бедна. Порою, даже не было средств на хлеб.

Творец отхлебнул вина, улыбнулся и неторопливо продолжил свое повествование:

— Отец очень строго относился к нам. Мы подолгу работали и мало ели. Может от того такая тяга к изысканному искусству, к серебру. Детские мечты. Старшие братья мало общались со мной, да и друзьями я похвастаться не мог. Вот, только разве им. Моим, если хотите, вымышленным товарищем. Наша с ним беседа носила односторонний характер. Ночью, или в предрассветные часы, я убегал из дома к пруду. Тихая заводь манила меня своей прохладой. Я бросал скатанный хлеб в воду и разговаривал с ним. Я называл его, Мистером рыбой. Мне так хотелось тогда верить в его существование. В то, что там, на глубине, кто-то искренне и мудро понимает меня. Как-то отец узнал о моем прибамбасе. Они собрались на большую рыбалку, и, я заплакал.