Макаровичи - [103]

- Ты похож на безумного.

- Ну, вот! Ну, вот! Я же говорил: они меня сведут с ума. Ну, разве можно подозревать человека? В таком деле подозревать человека? А тут этот медный купорос...

- Почему медный купорос?

- Стой, стой! Я химией занимался. Я на естественный хотел. С горя я опять в университет хотел. Ну, химия. Химия - светлая наука. Ну, склянки разные. Уходил, комнату запирал. А тут пришел раз, открыта комната. А на столе у меня медный купорос. Кто дверь открыл? Не знаю. Может, я сам по рассеянности. Мне скрывать нечего. Но не люблю. И тут Коська этот всегда. Но какой же это яд - медный купорос? Конечно, яд, но не такой яд, каким людей травят. То есть тайно травят... Медный купорос! Как оправдаться мне? Зачем у меня был медный купорос?

Опять по комнате ходит не своей чуть походкой. Видит Виктор, как брат то левой рукой, то правой перед глазами своими трясет, пальцы скрючив. На книгу Яша наступил. Перед чемоданом остановился.

- Уезжаешь? Ты уезжаешь? Куда? Когда?

- За границу.

- Куда? Когда?

- На корабле хочу. Пока до Марселя билет. Дня четыре еще ждать.

- Витя, милый! Я тоже на корабле. Я с тобой... Ах, нет. Нельзя мне. Мне, Витя, реабилитировать себя надо...

- А кто тебя обвиняет? Maman?

- Кто обвиняет? Конечно, никто. Они не говорят. И не скажут. Но они подозревают. Все подозревают. Я уж спрашивал. Я долго выяснял. Как можно, говорю, так человека мучить? Не слушают больше. Он от меня бегает, на maman кричит: уберите от меня Яшу, он меня расстраивает. Но я понимаю. Я все понимаю; он человек мягкий. Он не хочет скандала... А maman... maman шипит: уезжай в санаторию, у тебя, шипит, нервы расстроены... Какие нервы! Смотри, я толстый какой. В санаторию! Знаю я санаторию. Во все санатории знать дано, в чем они меня подозревают... Медный купорос... Да знаешь, я потом с этим медным купоросом не знал, как разделаться. В сад потихоньку... О, что они сделали со мной!

Опять заходил-забегал. И в ту комнату, в другую, забежал. Выбежал. Руками за затылок ухватился, лбом к стене прижался, хрипел:

- Что они со мной сделали! Что сделали!

Сидел Виктор грустный на оттоманке. В окно глядел на зарождающиеся огни заречной набережной. Сказал:

- Сам ты все придумал. Бывает.

И улыбнулся улыбкой тихой. И будто прощался с теми огнями, что над рекой.

- Нет, не сам придумал! Я об опеке, а они...

- Довольно. Пойдем отсюда. Близко корабль стоит, на котором поеду. Идем обедать на корабль.

- Витя! Витя! Как же так? А то? Мне про то с тобой поговорить надо.

- Там и поговорим. Идем же.

Виктор боязливо, нахмурив брови, прислушивался будто. Перед ним Яша стоял, страшащимися стеклянными глазами невидящими глядел.

- Не могу я идти. За мной следят.

- Врешь. Идем.

- Витя. Это твоя картина?

- Моя. К сожалению, моя. Я ухожу.

Побежал Яша за Виктором. В коридоре молчал. И на лестнице.

Швейцар у входной двери разговаривал к кем-то. Чемодан у него в руках. Звонко смеялась приехавшая. Вздрогнул Яша. За спину брата спрятался. Вгляделся Виктор в лицо девичье, в веселое, раскрасневшееся. Не признал. А девица, от швейцара отвернувшись, плед ему на плечо кинув, кричала, смехом взвизгивая:

- Яшка! Ха-ха-ха! Яшка! Ты как сюда попал? Тебя в Москве ищут. Отравитель! Ха-ха... Отравитель...

За рукав Виктора ухватив, Яша, бледный, шептал-торопился:

- Слышишь? Ты слышишь?

А та, смех подавив:

- Это кто же с тобой, Яша? Неужели?.. Прекрасный незнакомец, скажите немедленно, неужели вы брат мой, Виктор?

- Я - Виктор. А вы... а ты, стало быть, сестра моя Зиночка или сестра Ирочка.

- Болванский дурак! Вот болванский дурак! Зиночка? Да как ты смел меня с Зинкой спутать, с телушкой с этой... Ну, черт с тобой. На первый раз тебе прощается. За красоту твою прощается. Целуй сестру. Здоровайся, прекрасный незнакомец... Яшка-то... Яшка какой смешной! Где ты колпак этот приобрел? Однако, братцы, куда вы собрались? Встречайте дорогую гостью. Марш наверх. Виктор великолепный, веди, показывай комнаты. Этот вот раб говорит: четыре свободные комнаты; любую, говорит, выбирайте. А целоваться ты, кажется, умеешь...

- А пообедать не хотите ли, Ирина Макаровна? Комната не убежит. Да можно и у меня. У меня две. Надолго? Я, ведь, в четверг уезжаю.

- Зачем? Куда? Глупости. Прекрасный незнакомец, вы остаетесь. А куда вы обедать? В ресторан? Музыка будет?

- Что ресторан! Что музыка! Мы на пароход.

- Пароход? Какой?

- Морской. Французский.

- Ура! Милый раб, прошу вас мой чемодан и это все препроводить наверх, к их сиятельству.

И, скинув калоши и сумочку на пол кинув и какие-то коробочки, ленточками перевязанные, жестом театральной королевы на все швейцару указала.

- ...Виктор великолепный, вашу руку.

По набережной идя, к Виктору прижимаясь и весело слова выкрикивая, - Стой! - сказала.

- Где же Яшка?

Оглядывали улицу. Не видно Яши.

- Сбежал! Так же вот и в Москве. Измучил. Приехал тогда ко мне дикий такой. Шепчет, рожа кислая-прекислая. За мной, говорит, следят. Кто? Шпики, много шпиков. На что ты им? Из крепости дали знать, что я отравить хочу. И так целыми днями ко всем пристает. Всю нашу московскую колонию взбаламутил. И к чему, говорит, Антон умер? Антон один меня понимал, мою чистую душу. И тут, говорит, судьба против меня. Не коменданта, кричит, надо было Макаром назвать, а меня. На меня все шишки валятся. Ну, конечно, вранье все; узнавала я через Коську. Задумываться, говорят, стал и завираться. Maman ему раз: что ты, говорит, всякую дрянь у себя держишь? А он и пошел! Подозревают, говорит, все подозревают, а какой же, говорит, это яд? Химия и купорос, и больше ничего. И всю свою химию потихоньку стал в разные места выкидывать. Ночью в сад бегал и на чердак. Ну, расстроился человек, а его, наверно, дразнить принялись, то есть Коська. Я Коську знаю. Коська подлец. Он и меня дразнил.