Макаровичи - [105]
- Поставь, Котик... - прошептала мужу, чашку подавая, Зиночка.
Вздрогнула опять Раиса Михайловна. Губы зашевелились.
- ...Котик...
- Что, мамаша?
Не ответила. На дочь глядела, сощурившись. Томилась Зиночка, прислушиваясь к шороху вороненных часов, лежавших в белом жилете мужа. А тот, украдкой достав платок, вытирал руки, поглядывая на потолок, где крылатые мальчики в медальонах беззвучную музыку вели нескончаемую и на лютнях, и на арфах, и на флейтах.
Шаги не таящиеся послышались в зале. Повернули головы к двери и Зиночка и супруг.
- Это Костя, кажется.
Вошел Костя. На обрадовавшееся лицо сестры чуть взглянул, здороваясь, а Пальчикову подал руку, как бы подумав о том секунду.
- Мамаша, дело есть. Вот прочитайте.
- От кого телеграмма? От кого? Яша?
- Из Петербурга. Прочитайте. Как посоветуете ей ответить.
Прочитала. Опустила руку, телеграмму в пальцах зажав. Прошептала:
- ...с Виктором...
Побледнела. Зиночка с супругом встали. Прощались.
- Да, да... непременно, мамаша... Приедем.
Вышли из комнаты непровожаемые. Каблуками пощелкивая, в дверях стоял Костя, усики чуть видные рыжие пощипывая. Смотрел, улыбаясь, на спины тех двух, поспешно удалявшихся, вымеряющих пространство многих комнат с открытыми дверями по прямой линии.
- Потом позову.
То Косте Раиса Михайловна сказала. С кресла парчового поднялась. Вышла. Навстречу мчался освобожденный Макар Яковлевич.
- Ушли? Ушли, что ли?
В спальню прошла Раиса Михайловна, листик телеграммы в кулаке зажав.
Перед дверью моленной комнатки остановилась раздумчиво. Будто что-то вспомнить хотела. Не вспомнила. Вошла. Коленопреклонная молилась бессловно, телеграмму из руки выронив. Вдруг оглянулась. Дверь открыта стоит. А, помнится, затворила крепко. И не на замок ли даже? Жуть холодящая. Почудились шаги близкие, там в спальной.
- Кто? Кто там?
Молчанье. И шагов не слышно. Но вспоминает. Эти шаги тяжелые, давние, на мгновение здесь теперь прозвучавшие. Так ходил отец. Так ходил в сапогах мягких старик Горюнов, купец.
«Дочку вспомнил? Душа встосковалась?.. Нет... Не вошел, не повиделся... Уходящие помню шаги. Ушел от дочки, слова не молвил».
По лицу Раисы текли слезы. Молиться хотела. Не могла. И опять вспомнить что-то надо. Прислушивалась, на иконы златоокладные глядя. И вспомнила. Библию тяжелую разогнула. Искала.
- Не здесь... И не здесь... Пророка Иеремии? Нет. Притчи? Нет, не то. Да, да, здесь, здесь... Книга Премудрости...
И читала-шептала:
- ...И поздняя старость их будет без почета, а, если скоро умрут, не будут иметь надежды и утешения в день суда; ибо ужасен конец неправедного рода...
Выронила книгу. Руки похолодели и ноги.
Не крикнув, не шепнув, упала.
Роман-трилогия Ивана Сергеевича Рукавишникова (1877—1930) — это история трех поколений нижегородского купеческого рода, из которого вышел и сам автор. На рубежеXIX—XX веков крупный торгово-промышленный капитал России заявил о себе во весь голос, и казалось, что ему принадлежит будущее. Поэтому изображенные в романе «денежные тузы» со всеми их стремлениями, страстями, слабостями, традициями, мечтами и по сей день вызывают немалый интерес. Роман практически не издавался в советское время. В связи с гонениями на литературу, выходящую за рамки соцреализма, его изъяли из библиотек, но интерес к нему не ослабевал.
Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.
Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мамин-Сибиряк — подлинно народный писатель. В своих произведениях он проникновенно и правдиво отразил дух русского народа, его вековую судьбу, национальные его особенности — мощь, размах, трудолюбие, любовь к жизни, жизнерадостность. Мамин-Сибиряк — один из самых оптимистических писателей своей эпохи.В первый том вошли рассказы и очерки 1881–1884 гг.: «Сестры», "В камнях", "На рубеже Азии", "Все мы хлеб едим…", "В горах" и "Золотая ночь".Мамин-Сибиряк Д. Н.Собрание сочинений в 10 т.М., «Правда», 1958 (библиотека «Огонек»)Том 1 — с.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые напечатано в сборнике Института мировой литературы им. А.М.Горького «Горьковские чтения», 1940.«Изложение фактов и дум» – черновой набросок. Некоторые эпизоды близки эпизодам повести «Детство», но произведения, отделённые по времени написания почти двадцатилетием, содержат различную трактовку образов, различны и по стилю.Вся последняя часть «Изложения» после слова «Стоп!» не связана тематически с повествованием и носит характер обращения к некоей Адели. Рассуждения же и выводы о смысле жизни идейно близки «Изложению».
Впервые напечатано в «Самарской газете», 1895, номер 116, 4 июня; номер 117, 6 июня; номер 122, 11 июня; номер 129, 20 июня. Подпись: Паскарелло.Принадлежность М.Горькому данного псевдонима подтверждается Е.П.Пешковой (см. хранящуюся в Архиве А.М.Горького «Краткую запись беседы от 13 сентября 1949 г.») и А.Треплевым, работавшим вместе с М.Горьким в Самаре (см. его воспоминания в сб. «О Горьком – современники», М. 1928, стр.51).Указание на «перевод с американского» сделано автором по цензурным соображениям.
Каждый выживших потом будет называть своё количество атаковавших конвой стремительных серых теней: одни будут говорить о семи кораблях, другие о десяти, а некоторые насчитают вообще два десятка. Как известно: "У страха глаза велики". Более опытные будут добавлять, что это были необычные пираты - уж очень дисциплинировано и организовано вели себя нападавшие, а корабли были как на подбор: однотипные, быстроходные корветы и яхты.
Наш современник попал в другой мир, в тело молодого графа. Мир магии, пара, пороха и электричества, а ещё это мир дирижаблей — воздушных левиафанов. Очередной раз извиняюсь за ошибки. Кому мало моих извинений недостаточно, то считайте, что я художник, я так вижу!