Мак и его мытарства - [25]

Бабушка осведомляется, где же дело было.

– В дансинге, – торопливо и с запинкой отвечает Луис.

– На самом деле, – добавляет Хуан, – это не совсем любовная история, а скорей воспоминания одного чревовещателя, которые можно читать и как роман, и как книгу рассказов.

– На самом деле, – говорит Луис, – это полупотаенные мемуары чревовещателя.

Бабушка интересуется, отчего это они такие. «Оттого, что о многом умалчивают», спешит объяснить Луис. А Хуан добавляет: «Чревовещатель – один из тех, кто вечно думает, как бы все бросить и удрать, однако в своих мемуарах он не открывает истинную причину своего бегства».

Бабушка пожелала узнать эту истинную причину.

Причина была в том, сказал Луис, что перед тем, как покинуть Лиссабон, он пришил парня, который отбил у него невесту.

– Пришил? – переспрашивает бабушка.

– Ну, сперва измордовал, – поясняет Луис.

Повисает молчание.

– Да, – говорит Луис. – Избил и зарезал. Теперь понимаешь, бабушка? Заколол кинжалом, спрятанным в наконечнике зонта, но, разумеется, он не станет писать об этом в мемуарах, а расскажет что-то другое: полагаю, чтобы скрыть случившееся.

Этот фрагмент из «Себе на уме» демонстрирует, как построена вся книга о Вальтере и его мытарствах, книга, куда составной частью входит этот четвертый рассказ. Так что весьма вероятно, что Санчес использовал это произведение безымянного автора, чтобы объяснить: весь роман, включая и этот рассказ, весь «Вальтер и его мытарства» зиждится на «теории айсберга». Потому что книга Санчеса полна важных и значимых событий, однако тайная и ключевая история – сцена преступления – ощущается подспудно, но так и не проявляется: мы можем это понять, если станем на место Вальтера, который, сознавшись в своем преступлении, сильно пострадал бы от своего решения.

И если я когда-нибудь решусь написать ремейк романа, то, разумеется, прежде всего мне надо будет встать на место Вальтера. И, быть может, оказавшись в шкуре чревовещателя, я сумею превратиться в человека усердного – мне это будет нетрудно, я ведь, в сущности, такой и есть – и способного оставить воспоминания, где умолчу о том, как убил парикмахера, но сделаю прозрачный намек, достаточный, чтобы мы поняли, что это моих рук дело, и именно по этой причине я взял в них ноги и бежал из Лиссабона.

Но ради того, чтобы полноценно и искренне сжиться с так называемой «эмоциональной бурей», которую вполне сможет вызвать в городе совершенное преступление и поспешный уход со сцены, я, наверное, должен буду найти способ отождествить себя с бедным, затерянным где-то в мире Вальтером. Пока что мне в голову пришел только один способ или метод, примененный некогда знаменитым «живописцем света» Уильямом Тёрнером, как известно, во время ужасающего шторма приказавшим привязать себя к мачте в надежде, что это поможет ему точнее оценить темперамент стихии.

[ГО ВНО РОСКОП 13]

В почте я обнаружил ответ Пегги Дэй на мою просьбу предсказать, что случится со мной сегодня: «Все круто. Фар ниенте и хула-хуп. Временами – серфинг под свежим ветром, мой маленький шпагоглотатель».

Я заметил, что на этот раз она убрала обидное «дурачок», однако язвительности не убавила. Что касается «свежего ветра», то я расценил это как приказ сделать налево кругом и удалиться со всей возможной скоростью. Она пишет: «Все круто. Фар ниенте и хула-хуп», что свидетельствует о ее тяге к повторениям, но не к тем, которые привлекают меня, а к тем, которые лишены воображения и заводят в глухие тупики.

На самом деле, если дать себе труд понаблюдать за ежедневной деятельностью Пегги, за ее гороскопическими суждениями, можно заметить, что в ней происходит то же самое, что и в присланных ею мейлах, которые, по сути дела, завели ее в тупик. И Пегги использует для своих гороскопов очень ограниченный набор слов – мечта, проблемы, счастье, семья, деньги и т.д. – причем запас их сочетаний быстро исчерпывается. Это ведь тот самый тип поэтики повторений, нимало не интересующий меня, поскольку это путь тупиковый, путь безжизненный, иссохший, разбитый на веки веков.

Но и то хорошо, что моя неудача в исследовании феномена Пегги сослужит добрую службу мне как начинающему: в ней содержится урок, который пригодится мне в дальнейшем. Известно ведь, что на ошибках учатся. Я установил, в частности, что предсказания Пегги возникают параллельно с моими попытками писать и соотносятся с ними или, иными словами, с подступами к теме повторения. А установил потому, что две эти половинки, гороскопы и мои первые литературные опыты, должны были в скором времени совпасть и слиться, чего, однако, не произошло. Гороскопы превратились в тупиковую ветку, в пересохший источник, и к этому теперь мне предстояло как-то приноравливаться и жить дальше. Очевидно, что, используя две эти истории, я пытался сконструировать нечто такое, чего раньше не находил, потому, наверное, что еще не знал, как это выразить. Ибо сам метод неплох, его использовали писатели во всем мире: они сочетали такие явления, у которых на первый взгляд не было ничего общего, и верили, что это позволит им прикоснуться к тому, что находится в мире