Махно. Полковая казна - [76]

– Умаялись за целый день?, – ласково спросила она.

– Есть немного, – спокойно отозвался Иван.

– Хозяйственный Вы. Видно, что до войны Вы были крепким хозяином. А семья у Вас есть? – спросила Галина.

– Да, жена Мария, и пятеро детей. Старшая, Александра, сейчас на фронте, начальник аптеки в санитарном эшелоне, а остальные дети дома, с Марией, в деревне на Вятке, – задумчиво проговорил он.

– А я вот вдова, на Петеньку моего в первые дни войны получила похоронку. Деток Бог не дал, вот и коротаю день за днем в одиночестве, – утирая скупую слезу, проговорила Галина.

– Не отчаивайся. Ты баба ладная, дородная. Вот война закончится, придут солдатики с фронта, и не будет у тебя отбоя от ухажеров, выйдешь замуж, нарожаешь деток, все будет хорошо, – с теплотой в голосе сказал Терентьевич.

– Ты мне люб, Иван Терентьевич. Как ты появился на хуторе, сердечко мое не находит себе покоя. Вся я истомилась, иссохлась по тебе. Почитай больше двух лет не чуяла мужской ласки. Ваня, приласкай меня, не побрезгуй, – чуть не плача зашептала Галина.

Иван Терентьевич, то же был живой человек, и то же не видал женской ласки с самого начала войны. Они не сговариваясь, одновременно поднялись, и не спешно направились на сеновал. Любились они страстно, до самозабвения, отдавая друг другу всю не растраченную ласку, выплескивая наружу всю чувственность и нежность. До самого рассвета они не выпускали друг друга из своих объятий. Перед рассветом Иван собрался уходить. Галина удержала его за руку, и ласково поглаживая его по волосам сказала,

– Ванечка, я вечером буду тебя здесь ждать снова, – сказала и поцеловала его в губы.

– Не будем загадывать заранее, идет война, – отчего-то погрустнев, тихо прошептал он, крепко поцеловал Галину, и ушел.

На дворе никого не было, Иван Терентьевич присел на крылечко, свернул «козью ножку», зацепил из кисета самосада, и не спешно раскурил цигарку. Деньки стояли, как на заказ теплые и солнечные, осень абсолютно не чувствовалась. На родине у «Бати» уже стояла поздняя осень, а здесь в Украине, было тепло, совсем по летнему. Казалось, что война где-то не здесь, что ее вообще нет, и он сейчас займется хозяйством, выведет коня, запряжет в телегу и отправится на дальние луга за уже подсохшим сеном.

– Иван Терентьевич, будь так добр, поторопи повара с завтраком, меня комдив срочно вызывает – потягиваясь и позевывая, как-то по-домашнему, обратился прокурор к ординарцу.

– Через десять минут все будет готово, товарищ майор, – уже стоя отрапортовал Иван Петрович, и направился в сторону полевой кухни.

Кухня располагалась на окраине хутора, в небольшой рощице. Там наблюдалась утренняя суета, повара колдовали возле котлов, бойцы из наряда чистили овощи и кололи дрова.

– Что-то рановато ты, Иван Терентьевич, – поздоровавшись сказал старший повар.

– Прокурора комдив к себе затребовал, так что давай пошевели булками, – шутливо сказал «Батя».

Внезапно, на горизонте появился «Messerschmitt Bf 109». Его противно жужжащий звук нарастал с приближением к нашим позициям, на борту уже просматривался белый дракон, извергающий красно-желтые языки пламени. Приближался этот «дракон» почти на бреющем полете. В какой-то момент он начал извергать реальные языки пламени, выплевывая очереди из крупнокалиберного пулемета, и в момент, когда он пролетал уже над хутором, из его брюха вылетели две бомбы, и с ноюще-воюще-визжаще-писклявым звуком устремились к земле. Разорвались они почти в центре хутора, но тем не менее не причинив ощутимого вреда. Сбросив бомбы, «Мессер» заложил вираж, и ушел в сторону своих позиций. Был этот немецкий асс, каким-то не убиваемым, сколько в него не стреляли, ни кто не мог его сбить, только пару пробоин получил этот самолет за целую недели своих наглых вылазок.

Иван Терентьевич подхватил котелки с завтраком и направился обратно.

– Ваня, пережди пять минут, «Мессер» сейчас зайдет на второй круг, – попытался остановить ординарца старший повар.

– Успею, – коротко бросил Иван, и бегом кинулся в хутор.

Видимо, там, «на верху», кто-то решил, что рубеж жизненного пути уже завершен и завершен не только для того, кто на земле, но и для того, кто в буквальном смысле оторвался от земли, думая, что он бессмертен. Все произошло в считанные секунды. Вновь «Мессер» шел на бреющем полете, выпуская длинные трассирующие очереди, Иван бежал со всей возможной скоростью, строго по прямой, не петляя и не пригибаясь, Серега Аракелян, с ручным пулеметом наперевес, стоя во весь рост, выпускал длинные очереди в сторону летящего самолета. Невольные свидетели этого эпизода, неотрывно смотрели этот документальный фильм, под названием «Жизнь». Финальные кадры этого эпизода, протекали, словно в замедленном темпе. Все пули, выпущенные из «Мессера» не попали в цель, и Иван продолжал свой бег. Зато одна из длиннющих очередей из пулемета Сереги, достигла своей цели, и за хвостом самолета потянулся черный шлейф дыма вперемежку с языками пламени. Со всех сторон послышались радостные крики, и никто не заметил, как у «Мессера» открывается люк для бомбометания, и оттуда вылетают две бомбы, и почти в горизонтальном положении, устремляются к земле. Трагический финал этого «кино» наступил буквально через несколько секунд, когда одна из бомб, коснувшись земли, разорвалась буквально в метре от Ивана Терентьевича. Огненно-земляной «цветок» буквально поглотил ординарца в своем взрывном вакууме, не дав «Бате», ни единого шанса на спасение.