Махно. Полковая казна - [75]

– Меня это не интересует. Молись, если веришь в Бога, – решительно сказал я и начал поднимать ствол автомата.

Не понятно как, но Рудь вскочил на простреленные ноги и кинулся на меня. Но я был как пружина на взводе, и ожидал чего-то подобного. Молниеносно выстрелив, я попал полицаю прямиком между глаз. Его голова запрокинулась назад, рот открылся в диком оскале, и из горла вырвался предсмертный дикий хрип, оборвавшийся на взлете.

Вот так закончилось существование этого алчного искателя чужих кладов, который ни чем не гнушался для достижения своей корыстной цели, для которого не было ничего святого.

Но меня волновало другое обстоятельство. Стояла тишина, и никто из моих бойцов до сих пор не подошел ко мне. Я бегом направился к хате, и остолбенел. Гришка лежал с пулей во лбу, Костя был на грани потери сознания и тихо стонал, Игореха тихо лежал с остекленевшими глазами, глядя в небо. На нем лежал Асан, с воткнутыми в спину вилами, а рядом лежала молодая девушка, с простреленной грудью. Чуть в стороне, на коленях, постоянно отбивая поклоны и причитая что-то не членораздельное, всхлипывала мать Рудя, а возле машины сидел солдатик шофер, обхватив голову руками.

Я кинулся сначала к Косте,

– Как ты, братишка?, – спросил я.

– Хреново, дышать не могу, – отозвался он.

– Молчи, – попросил я, – Мать, хватит поклоны отбивать, быстро сюда. Закрой раны и прижми платок к ним, – волнуясь, крикнул я, а сам бросился к шоферу.

– Боец, что тут произошло?, – строго спросил я.

– Я не видел, откуда она появилась, увидал только, как она схватила вилы, и вонзила их в спину Асану, когда он пытался помочь Игорю. Только, когда она замахнулась второй раз, я успел выстрелить в нее. Я не видел, откуда она взялась, – проговорил боец.

Я встряхнул его за плечо и приказал подогнать машину поближе. Когда он подъехал, мы первым делом погрузили Костю, который держался в сознании из последних сил. Затем мы достали ящики с документами и то же погрузили их в машину. После чего мы положили в кузов тела наших ребят. В конце мы закинули в кузов и трупы полицая и девушки.

– Мать, уходи отсюда, а то придут следователи, и я не думаю, что они оставят тебя в покое, – посоветовал я женщине.

Она печально посмотрела на меня и сказала,

– Мне некуда идти, да и если не эти следователи, то другие, все равно спросят за сынка, предателя, так что я останусь здесь, – еле слышно проговорила она.

Я не стал ее переубеждать, и мы поехали в расположение нашей части.

За такие «художества», штрафбат мне был гарантирован, но спасло наступление наших войск на город Сталино, которое началось буквально через пару часов, после моего возвращения в расположение подразделения.

Прокурор армии, майор юстиции Никеенко, жутко строго посмотрел на меня,

– Если бы ни твои заслуги, сержант, прямиком бы направил тебя в штрафбат. Благодари Ивана Терентьевича, вступился за тебя, как квочка за цыплят. В общем, так, от должности командира отделения, я тебя отстраняю, переходишь в подчинение во второе отделение, под команду сержанта Аракеляна. Все. Свободен. Исполнять, – закончил майор.

Наши части овладели Сталино почти сходу, немцы были деморализованы своими неудачами и отступили к Дону. Но злости у них как будто прибавилось, перед самым нашим наступлением, они согнали в подвал дома преподавателей индустриального института по улице Университетской, жильцов дома, преимущественно женщин и детей, и заживо их сожгли.

Наше подразделение осталось в Сталино, и следователи армейской прокуратуры приступили к работе, по выявлению предателей и полицаев и расследованию зверств, которые они совершали на оккупированной территории Донбасса.

Капитана юстиции Устинова и наше отделение прикомандировали к опергруппе УНКВД по Сталинской области. Возглавлял опергруппу капитан Аренсон. К нам в группу зачислили и Рудольфа Матекина, как активного подпольщика и участника боевых операций. В результате работы нашей опергруппы, и при неоценимой помощи Рудика, нами было выявлено более двадцати предателей и фашистских прихвостней, все они понесли заслуженное наказание. Наша группа так же выявила два крупных захоронения советских военнопленных, одно в районе клуба имени Ленина, где было захоронено около тридцати тысяч красноармейцев, другое, на территории Центральной поликлиники, где по нашим данным было предано земле до двадцати тысяч наших соотечественников.

Опять, сухие данные статистики: «За время оккупации на территории Сталинской области было убито и замучено 174416 мирных граждан,149367 военнопленных, сломаны судьбы 252 тысяч граждан, угнанных в Германию, нанесен материальный ущерб в размере 30 миллиардов рублей.»

Эти цифры говорят нам, потомкам: "Не забывайте!"

Глава 5

В Сталино, мы задержались не долго, буквально через месяц, в середине октября сорок третьего года, наши войска, при участии Юго-Западного фронта, начали наступательную операцию, которая была составной частью битвы за Днепр, по разгрому запорожской группировки вермахта,

Перед наступлением, в конце сентября, наше подразделение передислоцировали в Запорожье и расквартировали на хуторе Работино. Здесь расположилась прокуратура 54 дивизии. Центральную усадьбу, хозяйкой которой была Галина Зинченко, молодая хуторянка, муж которой погиб еще в первые дни войны, занял прокурор Никеенко. Его ординарец, Иван Терентьевич, кроме исполнения своих непосредственных обязанностей, бескорыстно помогал Галине Афанасьевне. Починил изгородь, нарубил целую поленницу дров, и в свободное время занимался обрезкой фруктовых деревьев. Почему-то, по особенному, он относился к яблоням. Их было с десяток в саду Галины, и каждой из них, он делал обрезку веток индивидуально, разговаривая с деревьями, как с живыми существами. Многие бойцы считали это чудачеством, а вот Галина смотрела на него с теплотой и какой-то потаенной надеждой в глазах. Чернобровая казачка, с шикарными черными волосами, заплетенными в одну большую косу, и красиво уложенную на голове, с пышными грудями, бесстыдно выпирающими из-под кофты, и соблазнительно покачивающимися в такт ее красивой походки, сводили с ума всех бойцов без исключения, только Иван Терентьевич смотрел на нее поотцовски, без тени похотливости. Как то вечером, когда «Батя» сидел на завалинке, к нему подошла Галина, и села рядом.