Махмед, казалось, обезумел от радости. Он спрыгнул с седла и, схватив веревку, которую я привез, сказал:
— Внимание, ребята! Пусть двое спешатся.
И тогда он сделал нечто чудовищное и смешное: четки из пленников, или, вернее, четки из удавленников. Он крепко связал руки первого пленника, затем набросил затяжную петлю из той же веревки на его шею и ею же стянул руки следующего, а затем его горло. Вскоре все наши пятьдесят пленников были связаны таким образом; и, сделай кто-нибудь малейшую попытку к бегству, он и оба его соседа были бы задушены. От каждого движения петля затягивалась на шее, и пленным приходилось идти размеренным шагом, почти вплотную друг к другу, чтобы не упасть замертво, подобно зайцу, пойманному в силок. Когда эта занятная операция была закончена, Махмед рассмеялся безмолвным смехом, от которого колыхался его живот, хотя изо рта не вырывалось ни звука.
— Арабская цепочка! — сказал он.
Мы и сами корчились от смеха, глядя на испуганные и жалкие физиономии пленников.
— Теперь, ребята, — крикнул нам начальник, — привяжите цепочку к кольям с двух концов.
Мы действительно вбили колья у обоих концов этой вереницы пленников, похожих на призраки в своих белых одеяниях, и они застыли в полной неподвижности, как будто окаменели.
— А теперь пообедаем, — произнес турок.
Развели костер, зажарили барана и поели, разрывая мясо руками. Потом угостились финиками, найденными в палатках, выпили молока, добытого тем же способом, и подобрали несколько серебряных безделушек, забытых беглецами.
Мы мирно кончали обед, когда я заметил на холме против нас какое-то странное сборище. Это были спасшиеся от нас женщины, одни лишь женщины. Они бежали по направлению к нам. Я указал на них Махмеду-Продувному.
Он улыбнулся.
— Это десерт! — сказал он.
Да, хорош десерт!
Они бежали, они мчались, как бешеные, и вскоре в нас градом полетели камни, которые они бросали на бегу; мы увидели, что они вооружены ножами, кольями от палаток и старой утварью.
Махмед скомандовал:
— На коней!
И как раз вовремя! Атака была отчаянной! Они явились освободить пленников и пытались перерезать веревку. Турок, поняв опасность, пришел в бешенство и заревел:
— Рубите! Рубите! Рубите!
Мы не двигались, смущенные такой необычной задачей, не решаясь убивать женщин, и тогда он сам бросился на это неистовое полчище.
Он в одиночку боролся с батальоном бабенок в лохмотьях, рубил их саблей, негодяй, рубил, как одержимый, с таким бешенством, с такой яростью, что при каждом взмахе на землю падала белая фигура.
Он был ужасен; обезумевшие от страха женщины убежали с такой же быстротой, как и явились, оставив на поле сражения с дюжину мертвых и раненых, светлые одежды которых запятнала красная кровь.
А Махмед подскакал к нам и с перекошенным лицом завопил:
— Бежим, бежим, ребята, они вернутся!
И мы отступали, уводя за собою медленно шагавших пленных, парализованных страхом удушья.
На следующее утро, ровно в двенадцать часов, мы явились в Богар с цепочкой удавленников. В дороге умерло только шесть человек. Но приходилось очень часто ослаблять петли, потому что веревка при каждом толчке сразу сдавливала горло целому десятку пленников.
Капитан умолк. Я ничего не ответил. Я думал об этой удивительной стране, где случаются такие вещи, и смотрел на россыпь бесчисленных звезд, сверкавших на черном небе.
