Маханакхон - [70]

– Батя твой настоял, – сказал он угрюмо. – Вообще, такое упражнение только взрослым парням ставят… Но с Савельевым спорить себе дороже.

Из кузова «газели» тренер с помощником выгрузили клетку, в которой сидела огромная волосатая собака грязно-белого цвета.

– Алабай, – сказал тренер, – кавказская овчарка. Трое суток не ела…

Он протянул Игорю большой армейский нож и поставил в метре перед дверью клетки.

– На счет «три» открываю, – сказал он. – Вспоминай, как тебя учили: когда бросится, шаг в сторону, удар в шею.

Игорю тогда изменило всегдашнее хладнокровие. Страшно стало, особенно когда тренер пнул сзади клетку и огромная тварь низко зло зарычала. Игорь сжал зубы, стиснул мокрой ладонью рукоять ножа.

Тренер пнул клетку еще раз, откинул дверцу и отскочил в сторону. Грязно-белая туша с ревом полетела на Игоря.

И ничего, все получилось. Движения, отработанные по сотне раз на чучелах, не подвели – огромная злая псина жалобно заскулила, когда Игорь, уйдя в сторону, вбил нож по рукоятку в толстую шею. На желтую осеннюю траву полилась густая, противно пахнущая собачья кровь.

Смотреть на убитую тварь было неприятно. Игорь поднял глаза, увидел, что тренер стоит совсем рядом, его лицо все в поту.

– Это лишнее, – сказал Игорь, показывая на черный пистолет в руке взрослого. К мальчику уже вернулась всегдашняя твердость. – В следующий раз стойте подальше и не мешайте.

Этот урок тренер с отцом повторили еще несколько раз в течение года. Скоро Игорь привык и уже не чувствовал ни страха, ни отвращения. Собак, правда, он до сих пор терпеть не может.

Отец давал и собственные уроки – о том, как добиваться своего, несмотря ни на что. В основном это были рассказы из его жизни: и коммунистической, и бандитской. Он учил быть одновременно практичным и волевым, где нужно – хитрить, но в том, что действительно важно, стоять на своем до конца.

А больше всего Игорю нравилось дважды в месяц ездить с отцом на охоту. Сам Савельев стрелять нормально не умел, поэтому брал с собой лучшего из знакомых егерей – Егорыча, и тот учил Игоря обращаться с ружьем. А на обратном пути они заезжали в брошенную воинскую часть, где в пустом полуразрушенном тире Игорь практиковался работать и с пистолетом.

Егорыч был бородатый, жилистый, с прищуром, и не промахивался, кажется, вообще никогда. Он был старый друг и соратник отца, еще по партии. Когда великий проект по строительству светлого будущего рухнул, Егорыч не стал вместе с отцом перестраиваться, он махнул на все рукой и поселился в охотхозяйстве посреди тайги, где бо́льшую часть года жил один, кормясь лесом и речкой. Отец был чуть ли не единственным, с кем Егорыч регулярно виделся, по старой крепкой дружбе.

Поездки в тайгу Игорю очень нравились. Азарт охоты, кислый запах пороха, то, как мелькают по сторонам ветки, когда несешься к подбитому зверю, истекающему темной, густой, дикой кровью… В отличие от подлых собак, вольные звери, даже раненые, пахли приятно, необузданной жизнью. Вот это было весело, вот это было по-настоящему!

Хорошая была жизнь, с правильным сочетанием достатка, труда, веселья и пальбы. Уже спустя много лет Игорь понял, что во взрослом возрасте всегда стремится к примерно такому же сочетанию.

У отца несколько раз появлялись женщины. Было видно, что он искренне старается создать семью, найти мальчику мать. Но похоже, он был прав, когда говорил, что после первой жены утратил доверие к слабому полу, – долго ни одна подруга не задержалась.

А под конец третьего года, в ноябре, отец вдруг отменил очередной выезд на охоту. Следующие несколько дней он был угрюмее и раздражительнее, чем обычно, пока наконец сильно не накричал на Игоря. Потом он искренне, неумело извинялся. Сказал, что сейчас ему очень тяжело, и закрылся в кабинете.

На четвертую ночь он разбудил Игоря рано. За окном было темно, только за дальней лесистой сопкой начинало мутно белеть. В свете ночника лицо отца было как каменное, Игорь никогда его таким не видел. Уже спустя годы он понял – Савельеву было очень страшно, и он силой воли сдерживал чувства, чтобы не мешали действовать.

– Игорёк, надо собираться, – сказал отец очень ровным голосом. – С Егорычем, на охоту.

– Ура! – обрадовался Игорь.

Но отец не улыбнулся в ответ.

– Я твои вещи собрал, – сказал он, – одевайся теплее и спускайся, Егорыч в машине ждет.

– А ты? – удивился Игорь, видя, что отец в городских брюках и рубашке.

– Я приеду через… три дня. Нужно одно дело доделать.

– Я не хочу без тебя! – запротестовал Игорь. Он сам не мог понять, почему так расстроился. Уже хотелось заплакать, кажется, единственный раз в сознательной жизни. Но он, конечно, не стал.

Отец вывел его во двор, где ждала заведенная «буханка», – на таком барахле они раньше никогда не ездили, всегда брали отцовский «Крузер». За рулем сидел хмурый Егорыч, буркнул:

– Давай быстрее.

Игорь сел в машину, за ним захлопнули дверь, он понял, что даже не попрощался с отцом, машина тронулась. Он смотрел в темное окно и ничего не мог разглядеть.

Уже позже пришло понимание – отец просто не умел прощаться. Но в тот момент маленькому Штерну было плохо и больно, предательские слезы против воли сами лезли из уголков глаз.