Магомед, Мамед, Мамиш - [18]

- Рена! Рена! - громко позвал он. И Ага не ожидал, губы его улыбаются, а в глазах за-стыл страх. Гюльбала - и слезы! И Хасай вот-вот рас-плачется. Гейбат не понимал, что случилось,- хохотать еще, а хохот клокочет в горле, или бросаться на защиту Гюльбалы, ведь обидели племянника! И Мамишу еще ни разу не доводилось видеть плачу-щего Гюльбалу, он этого не помнит... Упали, прыгая на ходу с трамвая, больно очень, обидно, что брюки у ко-лен порвались, Мамиш не хочет плакать, а слезы льют-ся и льются, а Гюльбале хоть бы что. И Хасай ремнем его при Мамише, губы злые - раз, два,- Гюльбала от-бегает, а ремень достает его спину.

больно! не надо!

Мамиш вот-вот разрыдается, а Гюльбала терпит. И нет слез. Будто отец не его ремнем: "Вот тебе! Вот тебе!.."

стой! умрет!

И вдруг Хасая осенило - он нашел выход из этой си-туации и для себя, и для Гюльбалы, и для всех.

- Вы думаете, мне легко? Как тут не заплакать? А сколько слез пролил я во сне? Какого брата я ли-шился! Какого дяди...

Гюльбала порывисто скинул руку отца и вскочил из-за стола. Поднимаясь, он то ли издал какой-то возглас, то ли прохрипел; будто от резкой волны, Хасай кач-нулся и отпрянул, Мамиш втянул голову в плечи, хотя никто и не собирался его бить, Ага и Гейбат заерзали, заметались, словно Гюльбала бросил гранату, и она вот-вот разорвется. Оправившись от мгновенного ис-пуга, Хасай вдогонку Гюльбале:

- Стой! Вернись!

Дверь с шумом захлопнулась.

На зов Хасая откликнулся тихий молчаливый парень, который ничем не выдавал своего здесь присутствия; смуглолицый голубоглазый старший сын Аги, память трудных тех лет, Али-Алик выбежал за Гюльбалой; то ли догнать и вернуть, то ли уйти вместе с ним.

Али моложе Мамиша и Гюльбалы и отличается от "коренных" Бахтияровых и цветом глаз и прямыми каштановыми волосами. Никто не вернулся - ни Гюльбала, ни Алик.

- Свои и повздорят и помирятся! - Хасай не мог се-бе простить минутной слабости и, выведенный из рав-новесия, трудно обретал прежнюю уверенность.Рена-ханум, куда ты ушла, тут у нас чаи остыли, зава-ривай новый. И братья закивали.

- Дури у него много в голове, особенно как выпьет. Хасай нагнулся к столу и шепнул братьям:

- У Рены такая хрупкая душа...- И озирается на Ма-миша: извини, мол, ты этого не знаешь, не успел уз-нать.- Чуть что не так, всю себя изводит. С Мамишем творилось непонятное: зря поддался об-щему смеху, это его смех потряс Гюльбалу - и ты с ними?!

Кое-что новое о Теймуре; и насчет гордой строки в ав-тобиографии... Встать, бухнуть кулаком по столу так, чтобы бутылки подпрыгнули.

- хватит!

- ты о чем? (Хасай)

- о тебе и подлых речах твоих!

- хватай его!

Мамишу жарко стало. Спина вспотела. Вздохнул, чтоб воздуху набрать. Душно очень.

"Гейбат слегка тронут, я сама видела,- рассказывает Тукезбан,'- а голова, глядишь, как блин, сплющилась. Зверь!" А у самой голос дрожит. С чего это вдруг рас-сказывает Кязыму? То ли за свое "поучился бы у Гейбата!" неловко стало? Не помнит Мамиш. Собрались как-то все у Хуснийэ с Хасаем. Ага привел с собой товарища, щеголя с тонкими, как ниточка, уси-ками, высокого и стройного. Не то чтобы ухаживал за Тукезбан - упаси аллах, как можно здесь, в доме, при братьях!..- просто оказывал знаки внимания: то в та-релку ей красную редиску положит, то кусок отварно-го мяса.

Тукезбан, расстроенная тем, что Кязым не смог, как обещал, приехать в Баку хоть бы сына повидать, ко-торому уже пять месяцев, сидела и хмурилась. Братья решили, что это из-за гостя.

- Кто привел этого дохляка? - тихо спросил Хасай.

Ага виновато опустил голову,- мол, если бы знал...

- А мы его сейчас... проучим! - Хасай поднялся, по-лез через стол к гостю и ухватил пальцами его за под-бородок.

- Милок, а ну глянь на меня!

- Что это значит!

- Не нравится или нельзя? - спросил Хасай.- А?

- Что за шутки? С гостем...

- Ах, с гостем!..- прервал его Хасай. И цап его за нос. Так крепко сжал, что у того вмиг на глазах слезы вы-ступили, лицо стало темно-багровым, как и нос.

- Как вы смеете?!

- Гейбат, проводи дорогого гостя!

И Гейбат вскочил, погнал гостя к балкону. Что-то грох-нуло, покатилось по ступенькам вниз. Хасай выглянул в окно.

- Будешь знать,- бросил он вслед,- как себя вести. Все произошло так стремительно, что Тукезбан даже не поняла, что случилось.

- Дикари! - Это Гейбату, когда он, довольный, вошел в комнату.

А Гейбат будто и не слышит.

- Хороший клиент попался!

- Звери!

- А ты потише, сестра! - упрекнул ее Хасай.- Из-за тебя ведь.

Губы ее дрожали.

- Сама же просила! - изумился Гейбат.

- Я? Ну, знаешь!..- отбросила стул и пошла к спяще-му Мамишу.

А Мамиш глянул на себя, пятимесячного, над которым склонилась мать. И молоко горькое, а он молчит, слы-шит только, как гулко стучит сердце у нее, и за ее спи-ной Теймур: тоже пошел на Мамиша взглянуть. И смотрит, как Мамиш кулачки сжал, себя по носу бьет.

Тогда, когда ему об этом рассказывали, Мамиш гор-дился тем, что у него такие дяди, с которыми ничего не страшно,- отвадили от матери того с тонкими усиками. И правильно сделали, что прогнали. Пришел в гости, сиди смирно, не лезь.