Магнус Миллион и Спальня кошмаров - [27]

– Без шуток, он бы умер от холода, если б я его не нашёл. Хорошо, что крыло всё-таки не сломалось, а только вывихнулось. Думаешь, это твой Цернер его так?

– Цербер, Антон, а не Цернер. Мифическое животное. Легенды Древней Греции.

– Так ты думаешь, это он напал на Тотема?

– Я не знаю. Мне просто приснился сон. Удивительное стечение обстоятельств.

– Удивительное чего? – переспросил Антон.

– Ну, стечение обстоятельств. Совпадение.

Антон скорчил физиономию:

– Ты нарочно говоришь слова, которые я не понимаю?

– Я хочу сказать, что иногда нам снится что-то, а потом кажется, что сон сбылся в действительности.

– А, ну да.

– У тебя такого не бывает?

Плевок пожал плечами:

– Ты-то больной, чё с тебя взять. У тебя сонный вирус, нормально, что у тебя в башке всякая странная ерунда. Вот если бы мне снились сны, чего бы там было?

– Антон, всем людям снятся сны.

– Только не мне.

Сытый Тотем от поглаживаний по голове будто задремал. Он потихоньку подвинулся к Антону и прижался, чтобы согреться. Только дрожание век указывало, что он не спит. Иногда он вдруг открывал глаза и осматривался по сторонам, словно пытался следить за разговором мальчиков, которые сидели по-турецки перед горящей свечой и беседовали вполголоса, укрывшись от всего мира в маленьком убежище под самой крышей.

– Сны видят только богачи. Те, кто живёт в Верхнем. А нам-то, остальным, о чём смотреть во сне? О заводе, что ли, на который надо идти работать? Какая от этого радость?

– Разве ты никогда не представляешь себе, что ты где-нибудь не здесь и что ты – это кто-то другой?

– Нет.

– Подожди, а как же кошмары? Не говори мне, что у тебя и их никогда не бывает!

– Никогда.

– Я тебе не верю.

Антон скорчил насмешливую гримасу:

– Кошмары – это когда боишься. А мы, которые экстримы, ничего не боимся! Может, храбрости придавала птица, которая дремала, прижавшись к нему? На покрытом шрамами черепе Плевка, туго обтянутом кожей, пульсировала голубая вена, как у новорождённого младенца, и на секунду он вдруг показался Магнусу ребёнком – тем, которым когда-то и в самом деле был.

– А эта женщина с медальона, она тебе тоже снится?

– Часто.

– Повезло.

Он раскрошил в ладони печенье, поделился с Тотемом и сказал:

– У нас тут ни у кого нет родителей. Вот поэтому мы все здесь.

– У кого это – у вас?

– Ну у нас, которые из рабочих. Ты чё, тупой?

– Это, наверное, очень грустно. Рождество без… ну, то есть, я хочу сказать, грустно, когда нет семьи.

– У меня-то есть она, семья. Приёмная, так они это называют. Но им до меня большого дела нет.

«Как и моему отцу – до меня», – чуть было не сказал Магнус, но сдержался. Даже жадный и не самый заботливый отец – это всё-таки отец, ведь у некоторых нет и такого.

– А твои… ну… твои настоящие родители. Ты их не знал?

– Не хочу про это говорить.

Антон нахмурился. Несколько секунд мальчики сидели молча и только смотрели на пламя свечи, дрожащее на сквозняке. Первым тишину нарушил Плевок. Он нагнулся к Магнусу и спросил почти шёпотом:

– Эти больные из травмпункта, ну, с эпидемией… Тебе не кажется, что всё это очень странно?

– Что странно? – решил уточнить Магнус.

– Корь. Тебе не кажется странным, что её подхватили только сироты?

– Малыш Швоб? Вагнер? Сироты?

Плевок вздохнул и покачал головой:

– Да говорят же тебе, все они – сироты! Ты всё-таки тупой. Это сделали нарочно. Их-то никто не станет искать, понимаешь?

– Ну это какая-то ерунда, Антон. Почему ты считаешь, что там одни только сироты?

– Насколько я знаю, только они. Я видел список на двери.

– На двери медпункта?

– Там все имена были написаны заранее! Будто кто-то заранее знал, у кого она будет, а у кого нет, эта их эпидемия.

Канцлер тоже говорил о каком-то списке, вспомнил Магнус. А что, если за корью скрывали нечто другое? Какую-то более серьёзную болезнь… Настолько серьёзную, что пациентов необходимо посадить на карантин…

Но почему бы тогда не увезти их в больницу? Потому что началась бы паника? Магнус вздрогнул, у него вдруг резко зачесалось всё тело. А странные баллоны, которые вчера утром доставили с такой секретностью по личному распоряжению канцлера, – это что, какое-то экспериментальное лечение? Препарат, который не позволяет болезни прогрессировать?

– Эй, ты слушаешь?

– Я ничего не понимаю. Ведь у тебя тоже нет родителей. Почему тогда тебя нет в списке тех, кого посадили на карантин?

– Почему? – хихикнул Антон. – Да потому что они, чёрт возьми, знают, что я так просто не дамся! Можешь спросить у Тотема: нас с ним никто не сможет упрятать под замок.

Филин, казалось, понял его слова: он приподнял раненое крыло и снова опустил, огорчённо поворчав.

– Видишь, я хорошо о нём забочусь. Ещё неделя-другая, и он уж сможет охотиться сам.

– И больше не понадобится носить ему дохлых мышей, – проговорил Магнус с отвращением, вспоминая, с каким неистовством Тотем разодрал несчастную мышку, прежде чем её проглотить.

– Теперь надо, чтоб он поспал, – решил Антон. – Давай, сваливаем.

Он ещё раз погладил птицу и почесал у неё между ушами – точь-в-точь как чешут кошек.

– Они днём спят, филины, – заметил Магнус, распрямляя затёкшие ноги. – Не ночью.

– У этого не так, – не согласился Антон. – Днём у него бессонник – наверное, тоже болезнь сна, как у тебя, только наоборот.