«Магнолия» в весеннюю метель - [17]

Только сейчас до Приедитиса дошло, какую безнадежную обязанность он по доброй воле взвалил на себя: кто из этого пестрого общества мог, умышленно или по недоразумению, прибрать к рукам чужую рукопись? И он с облегчением вздохнул, когда в зал, как порыв свежего ветра, влетели его товарищи — три оставшихся в Приежциемсе мушкетера и их верная оруженосица.

За ними, почти никем не замеченные, в столовую вошли Майя и Карел Лепики. Она — в черном шелковом платье и в высоких шнурованных сапожках, он — в застегнутом на все пуговицы сюртуке, какой был в моде у русской интеллигенции в предреволюционные годы, и в бархатной четырехугольной ермолке. Одной рукой опираясь на трость, другой придерживая локоть жены, престарелый академик медленно и достойно добрался до столика, там браво выпрямился, отодвинул стул для дамы и, галантно поклонившись, неожиданно звучным голосом пожелал ей приятного аппетита. Прежде чем сесть самому, он повернулся к Приедитису.

— У нас новый сосед? Весьма приятно… Позвольте представиться: Карел Лепик, профессор университета, Тарту. С кем имею честь?

Приедитис вскочил и, вспомнив слышанное раньше о глухоте старичков, во весь голос отрапортовал:

— Имант Приедитис, Рига!

Лепика так и передернуло, словно от удара током. Видимо, он не выключил слуховой аппарат, вмонтированный в оправу очков.

За соседним столом Приедитис заметил нового; до сих пор не встречавшегося ему отдыхающего. Измятый костюм, колтун нечесаных волос, тяжелые мешки и синие круги под глазами свидетельствовали о том, что настроение его не было чересчур бодрым. Выловив из рассольника несколько кусочков маринованного огурца, он положил ложку и больше к еде не прикасался.

— Блудный сын вернулся, — прошептала официантка Приедитису, заметив его любопытство. — Вчера, последним автобусом. Сегодня, когда пришла на работу, я его растолкала — спал в баре за столиком. Забыл номер своей комнаты. Он тут пробыл всего несколько минут — чемодан, как был, закрытый, засунул под кровать, повесил галстук на спинку стула и исчез в неизвестном направлении. Наверное, в Ригу к подружке — так, во всяком случае, директор говорил заместителю, когда тот собирался объявить розыск…

Еще раз оглядев незнакомца, Приедитис решил отказаться от незамедлительного его допроса.

Рута и Кундзиньш явились в столовую вместе, однако Приедитис затруднялся определить, изменилось ли что-либо в их отношениях. Рута, как обычно, была заключена в панцирь своей неприкосновенности, и ледяная улыбка, застывшая на ее губах, свидетельствовала о несокрушимости этой брони. Глаза Кундзиньша были опущены, и он что-то тихо бормотал.

— Сегодня мы последовали вашему примеру, — усевшись, заговорила с соседкой Рута. — Не стали спускаться на лифте, а сошли с одиннадцатого этажа пешком.

— Вверх надо, вверх, милое дитя, если хотите дожить до преклонного возраста, — посоветовала мадам Лепик. — Пусть не так быстро, зато укрепляется сердечная мышца.

— Пока закаляется только характер, — прибавил Лепик. — А у нас он закален с детства. Но на следующий год придется все же поселиться этажом ниже. Особенно затруднительно после обеда: не успеваем прийти к себе, как уже надо спускаться к полднику.

— Поэтому сегодня я взяла с собой зонтик, и после обеда мы пойдем на прогулку… Почки — человеческой жизни точка! — предупреждающе воскликнула она.

Лепик послушно поставил графинчик с уксусом на стол и пояснил:

— Полностью этот стишок звучит более внушительно: «Не беречь от яда почки — жизнь толкать к последней точке». В оригинале там хорошая рифма. Однако, милая, следовало ли в присутствии столь молодой дамы напоминать, что мне уже за шестьдесят?

Наконец заговорил и Кундзиньш:

— Простите, но я, например, был бы польщен, если бы жена так заботилась обо мне.

— Поживите с мое, тогда поймете, что иногда это осложняет жизнь, — и Лепик поцеловал жене руку.

«Две парочки за одним столом. Не много ли? Я тут определенно лишний», — подумал Приедитис.

Но самое неприятное было еще впереди. Словно завидевший красную тряпку бык, через весь зал в атаку на столик устремился Мехти Талимов. Глянув исподлобья на Приедитиса, он процедил сквозь зубы:

— Я с тобой за один стол не сяду. Если поел, уважаемый, то идите! Боюсь, что ваше присутствие испортит мне аппетит.

Приедитис и не собирался задерживаться. Наверху его ждали товарищи.

— В самое время! — воскликнул Находко, когда Имант вошел в комнату. — Дай сюда руку, если только ты уже не предложил ее кому-нибудь из твоих дам. Не Шерлок Холмс, а прямо Казанова с милицейскими погонами.

Он долго изучал сквозь лупу кончики пальцев Иманта, затем торжественно провозгласил:

— Твои, все сошлось! Так что неидентифицированной остается только мозолистая рука с зигзагообразным шрамом на широком большом пальце. Идеальная примета — как из учебника.

— Ты что, хочешь, чтобы мы ходили взад и вперед и пожимали руку каждому отдыхающему? — запротестовал Войткус.

— Если вы доверяете моему нюху, то в этом доме нам искать нечего. Такая ладонь может быть только у рыбака, скажу еще точнее: у повредившего палец крючком для ловли угря. Это, конечно, еще не доказывает, что он унес рукопись.