Магия греха - [6]

– Я всегда говорила, что у нее будут проблемы. Я еще с самого начала предупреждала Мики, что у меня по поводу нее большие сомнения. Она на нас совсем не похожа. Она с самого начала была слишком умна и образованна.

– Но ее привела Лил, ты же помнишь...

– Это я знаю! Но я с самого начала говорила, что она здесь не задержится. Ну ладно, сегодня я уже не смогу ей помочь ничем, кроме как положить поудобней. – Она заставила Элли проглотить маленькую зеленую таблетку, которая содержала наркотик и должна была хоть немного уменьшить боль.

Мики ушел из дому рано утром в воинственном расположении духа. По договоренности с Паолой Морин увела Синди в супермаркет посмотреть платье, на которое Синди уже давно зарилась и собиралась купить, если бы Мики согласился с ценой.

Паола зашла к Элли.

– На горизонте чисто... ты сесть можешь?

– Думаю, да...

– Замотай лицо шарфом и надень очки, чтобы не было видно твоих фонарей. Не очень-то хочется выслушивать замечания какого-нибудь водителя.

– А куда мы идем? – с трудом пробормотала Элли.

– В больницу. Я довезу тебя туда, но дальше ты, к сожалению, должна будешь пойти сама. Я не могу позволить себе вмешиваться в это дело, Элли. У меня всё-таки есть Черил, мне надо и о ней подумать. Я доведу тебя до приемного покоя и оставлю. Ты умная девушка, сочинишь какую-нибудь историю.

Их взгляды встретились: темно-голубые глаза смотрели в дымчато-серые кружочки с огромными синими кругами вокруг.

– Спасибо, – пробормотала Элли одними губами. Паола кивнула головой, обдумывая дальнейшие действия.

Идти Элли могла, но так медленно, что им потребовалось довольно много времени, чтобы спуститься всего на три пролета вниз до входной двери и выйти на тротуар.

На метро они добрались до больницы Сент-Джордж в Тутинге, где Паола в студенческие годы работала медсестрой. У входа в здание она сказала:

– Ну вот, Элли, теперь ты далеко от Мики. Приемный покой прямо по коридору. Там тебя осмотрят. Думаю, что мы больше не встретимся.

Элли попыталась в ответ улыбнуться, но от боли вместо улыбки получилась жалкая гримаса.

– Спасибо, Паола, – прошептала она.

Паола помахала ей рукой и, повернувшись, пошла прочь. Элли еще некоторое время слышала стук ее высоких каблучков. Затем девушка медленно побрела в приемный покой.

Сказав, что ее избил мужчина, с которым она жила, Элли тем не менее наотрез отказалась назвать его имя или подать официальную жалобу. Она сказала, что сама спровоцировала его на скандал и он слишком разбушевался, что во всем виновата она одна, потому что ей хорошо было известно, как легко его вывести из себя. Даже когда пришли представители полиции, она отказалась им сообщить что-нибудь новое. Все ответы она писала на бумаге, потому что обе челюсти у нее были сильно сжаты металлическими скобами, а на нос был наложен гипс. Ребра стягивал жесткий корсет, но синяки и ссадины все равно были видны. Она добавила, что ее родители умерли рано, и она оказалась с семнадцати лет предоставлена самой себе. С тех пор она и жила с этим мужчиной, и все было нормально, но у него такой характер... Изложить все это на бумаге было очень трудно, говорить она совсем не могла, но ее большие серые глаза не позволяли усомниться в том, что она непреклонна в своем упрямстве. Так как в данном случае насилие было применено в результате семейной ссоры, то, согласно закону, ничего нельзя было поделать. Она не собиралась подавать официальную жалобу и выдвигать обвинения, и двум женщинам-полицейским пришлось с ней согласиться.

– Дура набитая, – сказала одна из них, когда они уже собирались уходить. – Никогда не смогу понять этих девчонок. Ей еще девятнадцать только, а она уже такая упрямая. Я бы засадила его по всем статьям и еще что-нибудь от себя добавила. Не выношу женщин, которые терпят от мужчин подобное насилие, а потом еще уверяют, что любят их.

Она сказала это довольно громко – и наверняка преднамеренно, – потому что Элли все слышала. В этот момент ей ужасно захотелось закричать им в спину: «Что здесь общего с любовью?! Вы даже не знаете, что такое любовь!» Она молча смотрела вслед уходящим по коридору женщинам и плакала. «Просто я ничего не знала об этой жизни, когда вышла из автобуса на остановке Виктория-коч два с половиной года назад».

Элли здесь никого не знала, идти ей было некуда, а в кошельке лежало всего два с половиной фунта. Она держала небольшой чемоданчик, в котором было аккуратно уложено немного белья, расческа, косметичка и фотография ее с матерью, сделанная еще тогда, когда все было хорошо. Идти ей было некуда: ни друзей, ни родственников, которым можно было бы позвонить и попроситься переночевать, у нее в этом городе не было.

Она убежала слишком поспешно, да и то только лишь потому, что представилась возможность: в коридоре удалось открыть дверь, а лампу на улице вывернула маленькая хулиганка Дженни, бежавшая уже во второй раз из приюта, где ее держали, пока наводились справки о ее семье.

Когда Элли узнала, что Дженни собирается бежать этой ночью, она упросила и ее взять с собой.

– Слишком жирно будет брать еще пассажиров, – отрезала сначала Дженни. – Ты слишком «зеленая» для таких дел. Ни черта не знаешь, раньше здесь никогда не была. А я уже «залетала». Они меня пятый раз пытаются раскрутить, но все равно ни черта у них не получится. Смотаюсь в Шотландию, правда, у меня есть кое-какие дела в Лондоне.