Магия черная, магия белая - [14]

Он нажал на курок, снова нажал. Проклятье! Баба шла как ни в чем не бывало, а на втором этаже треснуло и рассыпалось осколками окно. Тут же в нем появилась физиономия другой бабы, в малиновых бигуди. Судя по мимике ее налившегося краской (под колер собственных бигуди) лица, она орала как резаная, призывая громы и молнии на головы хулиганов, разбивших окно. Он даже подумал, а не снять ли эту вторую бабу, чтобы проверить оптику прицела, но решил воздержаться: крикуша была непроплачена, а даром он не работал.

Почему пуля, посланная в курицу с тортом, взяла на два с лишком метра выше, страшно было даже задумываться… Вдруг его сглазили? И что теперь объяснять заказчику?!

Маргоша вернулась к бабушке, и оказалось, что за время ее отсутствия две гостьи уже успели пожаловать в дом. Маргарита Стефановна провела ее в гостиную, чтобы познакомить со своими приятельницами.

– Ну вот, девочки, это моя внучка, Маргарита-младшая. Прошу любить и жаловать.

Две женщины, сидевшие в удобных бабушкиных креслах, с интересом посмотрели на Маргошу, и она сразу почувствовала себя неловко, как всегда бывало при знакомстве с новыми людьми.

– Моя давняя приятельница Нина Семеновна, – представила бабушка одну из приглашенных дам, ту, что была постарше. – Настолько давняя, что я и сама не помню, когда мы с ней подружились.

– Ах, Риточка, не нужно так бестактно напоминать мне о возрасте! – Элегантная ухоженная старушка стряхнула пепел с тоненькой темной сигаретки, которую она манерно держала в старинном янтарном мундштуке. – Какие наши годы…

– Старая ты кокетка! – беззлобно огрызнулась бабушка и представила вторую гостью – даму средних лет подчеркнуто богемного вида: – А это наша красавица Клеопатра. Для своих она Кика, но не знаю, позволительно ли тебе, Маргоша, так называть новую знакомую. Это меня она знает с детских лет, так что мы с Кикой общаемся по-свойски, без церемоний…

Марго подумала, что бабушка, наверное, оговорилась: Кике было от силы лет тридцать пять, а то и еще меньше, и она вряд ли знала бабулю в ее невинном возрасте, скорее наоборот.

Но Кика даже не подумала поправлять зарапортовавшуюся бабулю.

– Думаю, мы с Маргошей тоже подружимся и обойдемся без всяких церемоний. Называй меня Кика, деточка, и на «ты»…

Ничего другого Марго от этой дамы и не ожидала. Весь облик Кики: до предела взлохмаченная голова с разноцветными прядями волос и некоторой претензией на авангардную стрижку, затейливый туалет из льняного полотна, напоминающий греческую тунику, украшения из дерева и кожаных ремешков в сочетании с грубыми керамическими бусинами и амулетами – наводил на мысль, что она богемная особа, какая-нибудь не шибко знаменитая художница или дизайнер и увлечена этническими мотивами. А такие люди весьма демократичны в общении.

– Кстати, дорогая Маргарита, дочь достойного Стефана, я тут тебе кое-что привезла. Природные дары, так сказать.

Кика подтянула к себе объемистую холщовую сумку, расшитую изысканными аппликациями, но все равно похожую на торбу, и принялась доставать из нее глиняные горшочки и пучки сухих трав, обмотанные тряпицами. По комнате тут же пополз невероятный аромат летнего леса…

– Спрынь-травы насушить удалось. Большая редкость, между прочим. Ну это так, по мелочи, иванов крест и кошкины слезки, запас пополнить, если у тебя кончается. Тут клюква моего сбора, а тут медок с пасеки, Мелентий принес, когда узнал, что я к тебе собираюсь. Кланяться велел, старый пень. Вот беленькие грибочки, сама сушила… А это отборные молодые мухоморчики, не перепутай.

И Кика гордо выложила на стол полотняный сверточек. Марго показалось, что насчет мухоморчиков она ослышалась, но Нина Семеновна развернула тряпицу, понюхала содержимое сверточка и удовлетворенно кивнула:

– Мухоморцы – первый сорт!

Наверное, это была какая-то своеобразная шутка, принятая в компании своих, а на самом деле бабушке презентовали связку сушеных подберезовиков.

А Кика тем временем достала из сумки еще одну вещь – пейзаж, выложенный из кусочков березовой коры на срезе дерева. Изображалось на нем, как ни странно, нечто вроде античного акрополя, а не привычная церквушка или вечный куст ракиты над рекой…

– Моя последняя работа, – застенчиво прошептала она.

Ну конечно, художница, любительница природы и экологически чистой среды обитания. Живет где-нибудь в деревне, в купленной за гроши развалюхе; гуляет по лесам, собирает ягоды да грибочки; завела дружбу с окрестными поселянами, которые от широты души приносят чудной городской дамочке медку, яичек и молочка; вечерами при свете керосиновой лампы читает монографии о фресках Ферапонтова монастыря и делает свои милые художественные поделки – бусики с оберегами и инкрустированные берестой досочки – и изредка выбирается в Москву, чтобы ради хлеба насущного продать их где-нибудь на Арбате или на Крымской набережной, на импровизированном «вернисаже» непризнанных художников…

От размышлений Маргошу отвлек звонок в дверь.

– Детка, открой, пожалуйста, – попросила бабушка, занятая «природными дарами».

Марго распахнула дверь. На пороге стояла крупная розовощекая деваха в форме прапорщика ВДВ.