Магистр Ян - [124]

Магистр Ян не знал и того, что собор торжественно осудил сочинения английского доктора Джона Виклефа. Осуждение учения Виклефа было равносильно приговору самому Гусу.

Гус ничего не знал о том, что в Чехии всё больше и больше людей причащались из чаши.[79] Его земляки проклинали Сигизмунда. Шляхтичи и земские чиновники Чехии и Моравии писали петиции и протесты, ставили на них свои печати и отправляли в Констанц. Это не могло не беспокоить Сигизмунда. Ему пришлось сделать уступку чехам и объявить, что процесс Гуса будет публичным.

Магистр считал дни и недели. Он думал и ждал, ждал и думал только о… процессе. С утра до ночи — даже во сне — его мысли были заняты диспутом.

К счастью, магистр не знал, что дʼАйи и Жерсон уже договорились о порядке ведения процесса. Магистр не знал основного тезиса Жерсона: в споре с еретиком нельзя принимать во внимание никакие доводы разума, ибо еретик ложно обосновывает свои взгляды. «Говорить будет не он, — заявил дʼАйи, — а мы. Мир должен услышать из уст Гуса только одно слово: „Отрекаюсь!“».

Тюремщики опять стали более мягкими, — они позволили магистру больше двигаться. Он мог гулять по коридорам нижних этажей замка. Несколько раз магистра навестил лекарь, расспрашивал его о здоровье и предложил ему пустить кровь. Гус не мог понять, почему тюремщики снова стали заботиться о нем.

Он быстро поправлялся, и на его щеках исчезли глубокие впадины.

Скоро Гуса перевели в город и поместили во францисканском монастыре, где происходили заседания генерального совета собора. Здесь предполагалось публичное слушание дела Гуса. Магистр оставался под зорким присмотром. Ему отвели просторную светлую келью с мягким ложем. Сохранялось лишь полное одиночество.

Во имя правды магистр готов был пожертвовать всем, даже жизнью. Его выступление на святом соборе не за горами!

СУД

Процесс

Просторный рефекторий[80] францисканского монастыря был заставлен скамьями и стульями, собранными из всех помещений. Кресло аббата, предназначенное для римского короля, привлекало всеобщее внимание. На правой стороне, в центре, было отведено место для председателя комиссии по делам вероисповедания и руководителя заседаний кардинала дʼАйи. Рядом стояло кресло Забареллы, — он со своими писарями будет вести протокол заседания.

Высокие окна, пробитые в обеих продольных стенах рефектория, впускали много солнечного света. Золотистые лучи играли на плащах, мантиях, рясах, сутанах прелатов и пышной одежде дворян. Одни усаживались на скамьи, другие прогуливались, третьи собирались группами и беседовали. В рефектории было шумно. Гул голосов умолкал только тогда, когда входил какой-нибудь важный прелат — архиепископ или кардинал.

Вдруг солнечные лучи исчезли. Все с недоумением и страхом уставились на окна, и вскоре наступила полная тишина. Люди оцепенели. Яркий свет пожелтел, а потом стал сумеречным. Затмение солнца!.. Кое-кто начал креститься. Зал рефектория погрузился во мрак.

Неожиданно открылись двери, и в рефекторий вошел дʼАйи в сопровождении Забареллы. ДʼАйи спокойно и равнодушно уселся в свое кресло и занялся бумагами, лежавшими на низком пюпитре. Лениво подняв голову, дʼАйи взглянул на людей, сидевших у противоположной стены, заметил там Жерсона и обменялся с ним поклоном. Мрак начал постепенно рассеиваться. Заметив спокойствие кардинала, люди осмелели.

Прелаты закричали:

— Знамение господне! Господь гневается на нас за то, что до сих пор не покарали еретика…

В зал вошел римский король. На нем не было никаких знаков его сана. С королем явились придворные и дворяне; среди них были пан Ян из Хлума, пан Вацлав из Дубе, магистр Ян Кардинал и другие.

Как только король занял свое место, дʼАйи, соблюдая все формальности, открыл заседание. Потом он подал знак, чтобы привели в зал обвиняемого. Вытянув шеи, люди повернулись к дверям. Да, его вели сюда!..

Сопровождаемый двумя латниками, Гус подошел к свободной площадке, находившейся посреди зала. Оставив обвиняемого, латники вышли.

Сотни глаз пристально уставились на Гуса. Они рассматривали его с ног до головы. Внешний вид магистра оказался вполне приличным для узника, приведенного прямо из тюрьмы. Он даже разочаровал их. Перед ними был не жалкий отщепенец, еле стоящий на ногах и согбенный бременем грехов, а обыкновенный человек. Их разочарование постепенно перешло в гнев. Проклятый еретик! Разве не строптив и не дерзок он, если держится так независимо! Его давно пора поджарить на костре. Сегодня, слава богу, они покончат с ним.

Гус огляделся. Он заметил короля и своих друзей-земляков. Лицо дʼАйи показалось ему знакомым: кардинал походил на того старика, который допрашивал его, совсем больного, в тюрьме. Взгляд магистра скользнул по лицам святых отцов. Их глаза сверкали злобой и ненавистью. Другого Гус и не ждал от прелатов. У него нет ничего общего с ними, кроме диспута, на котором прозвучат аргументы, цитаты, положения Священного писания — основы христианского вероучения и, следовательно, основы его и их заключений. Если они разубедят магистра своими доказательствами, он не только покорится им, но и поблагодарит их за науку. Оставаясь при своем мнении, прелаты могут извлечь пользу: они познакомятся с его точкой зрения не по пересказам жалких доносчиков, а прямо по его объяснениям. Слово, произнесенное вслух, в известной степени само становится вещественным. Оно не исчезает — живет своей собственной жизнью. Да, живет!..