Магистр Ян - [126]

Надменные сыны Христовой церкви даже не позволяют ему сказать то, что он думает, а царь царей всегда снисходил к любому несчастному в минуту его страданий. Святые отцы лицемерно утверждают, что они стремятся реформировать церковь, а сами зажимают рот тому, кто находит путь к этой цели.

Магистр всё отчетливее видел безвыходность своего положения. Так вот каков этот процесс! И ради него магистр покинул безопасное убежище в родном краю, томился несколько месяцев в тюрьме!..

Чтец умолк. ДʼАйи снова обратился к Гусу. Магистр повернул голову в его сторону.

— Можешь опровергнуть эти документы? — спросил кардинал магистра.

Гус знал, что ему не позволят обстоятельно опровергнуть эти показания. Он ограничился общим ответом:

— Многое из того, что было прочитано, — правда. Остальное — наполовину правда или заведомая ложь пристрастных свидетелей. Первое я готов объяснить, а второе — отвергаю. Будете ли вы меня слушать?..

Зал снова загудел.

Какой-то прелат вскочил и закричал:

— Как это так? Разве это не процесс? Ты говоришь, а мы слушаем тебя!

Гус ответил:

— На процессе обвиняемому предоставляется время, необходимое для того, чтобы дать исчерпывающие ответы судьям.

После этих слов крик в рефектории еще более усилился. Гвалт прелатов был заглушён более гневным криком чешских панов, стоявших неподалеку от королевского трона.

— Приведенные здесь документы, — сказал дʼАйи, — мы тщательно изучили и признаём их достоверными. Я хочу заметить, что в целях соблюдения беспристрастного судебного разбирательства мы выбросили те материалы, которые не внушали доверия. Поскольку никто из нас не сомневается в справедливости обвинения, нам остается установить меру наказания виновного. Обвиняемый Ян Гус — это вам еще один пример его заблуждений — отказывает нашему суду в праве вынести ему, еретику, высшую меру наказания и передать его в распоряжение светских властей… Ян Гус, я прошу тебя во всеуслышание подтвердить перед торжественным собранием свои возражения.

Гус выполнил его просьбу:

— Заповеди Евангелия в одинаковой мере обязательны для всех христиан, а следовательно и для папы и его наместников. Эти заповеди предписывают покарать, заблуждающегося и, если он будет упорствовать, изгнать его из своей общины. Но они ни в коем случае не отменяют главной заповеди, а она гласит: «Не убий!»

Прелаты захохотали и закричали:

— Трусишь! Бросаешь камень в святую инквизицию! Когда ты почувствовал, что твоя шкура в опасности, начал отвечать!

Гус ответил:

— Мне хотелось показать вам еще одну вашу ошибку… А смерти я не боюсь!

— Каждым своим новым словом ты подписываешь себе смертный приговор. С ума спятил?.. — раздался резкий, язвительный голос Жерсона.

— Я прибыл в Констанц по доброй воле… Мне незачем молчать…

— Лжешь! — закричали прелаты. — По какой это доброй воле? Ты был обязан явиться на суд!..

Не успел магистр возразить, как неподалеку от королевского кресла поднялся пан из Хлума и гневно крикнул:

— Нет, лжете вы! Самый могущественный человек не привел бы сюда магистра Яна против его воли. В моем замке он мог бы жить, ни о чем не беспокоясь. Я сумел бы защитить его как от короля чешского, так и от короля римского!

— Освободите его! — крикнул Вацлав из Дубе.

Все чешские паны поддержали Яна из Хлума и Вацлава из Дубе. Они начали угрожать прелатам.

Зал онемел. Никто не ожидал протеста светских господ. Как они осмелились орать на церковном соборе?! Да еще такие вещи!.. Сигизмунд еле сдерживал себя. Руки римского короля впились в подлокотники кресла с такой силой, что побелели суставы пальцев.

Святые отцы вскакивали и размахивали кулаками. Прелаты засыпали Гуса новыми проклятиями, обвинениями и вопросами. Теперь уже никто не мог успокоить возмущенных прелатов — ни король, ни кардинал дʼАйи.

Магистр молчал. Отвечать прелатам не имело никакого смысла. Цель этого процесса, по-видимому, была одна: запугать его, заставить сдаться.

Сигизмунд собрался было удалить из зала нарушителей порядка. Но они неожиданно притихли. Желая добиться более четкого хода заседания, дʼАйи обратился к присутствовавшим с просьбой задавать вопросы по очереди. Но, едва сказав это, он испугался своих слов. Его опасение оправдалось. Со скамьи поднялся какой-то французский епископ и, захлебываясь от любопытства, попросил обвиняемого объяснить, что он подразумевает под изъятием церковного имущества.

ДʼАйи сжал губы и строго поглядел на епископа. Проклятый болван! Именно от этого вопроса следовало бы воздержаться. Неужели епископ не соображает, что ответ Гуса на этот вопрос наверняка станет известным всему миру? ДʼАйи взглянул на Жерсона. Тот только пожал плечами. Конечно, куда легче одернуть Гуса, чем епископа.

Гус ответил:

— Земные блага созданы для того, чтобы все люди одинаково могли пользоваться ими. Стало быть, господа — не столько собственники, сколько управляющие имуществом. Если они плохие управляющие, надо отобрать у них имущество. Такие господа не лучше воров. Следовательно, если власть, особенно церковная…

— Это не имеет никакого отношения ни к процессу, ни к вопросу о вере! — прервал дʼАйи Гуса. — Время, предоставленное для выслушивания обвиняемого, — продолжал кардинал нарочито спокойным голосом, — уже давно перешагнуло за пределы человеческого терпения. Я хотел бы задать тебе, Ян Гус, последний вопрос. Ты не раз утверждал, что порочный папа, порочный епископ или порочный священник недостойны и не имеют права выполнять свои обязанности. Придерживаешься ли ты такого мнения о светских владыках? Что ты скажешь о короле?