Магистр - [101]

– А я всегда нравился девочкам, – улыбнулся Олег.

Не зная, как ему обращаться с ребёнком, он пощекотал ей животик пальцем. Девочка рассмеялась, задвигала плечиками.

– Кокетничает, – решил Сухов.

– Ты понимаешь, – прошептала Мелиссина, – ты понимаешь? Я стала матерью! Это – моё дитя! Господь даровал мне его, и… О-о! Больше мне ничего не надо! У меня есть ты – и она!

Олег, странно себя ощущая, повел жену с ребёнком в лагерь. Первым их встретил Пончик.

– Пр-рывет! – радостно воскликнул он и удивился: – Кого это Ленка тащит?

– Мою дочь, – ответил Сухов.

Глава 21, в которой Олег возвращает подарок

Павия показалась поздним утром, когда дело уже шло к обеду. Ничего особенного город собой не представлял – кирпичные стены и башни, поля вокруг, порезанные на мелкие деляны, парочка отстроенных базилик и новые домишки в слободе – десять лет тому назад орда мадьяр здорово покуролесила в Павии и вокруг. Одних только церквей кочевники сожгли более сорока.

Павия была городом и молодым, и древним. Ранее на её месте стоял римский Тицинум, готы начали переделывать его на иной лад, лангобарды продолжили их дело и объявили Павию столицей своего королевства. А что? Земли тут плодородные, сей – не хочу. И виноградники имеются, и тучные пастбища. Недаром всегда находились охотники до Павии – Гуго Арльский пока был последним в череде королей, включая и Карла Великого, прибиравших её к рукам.

Город хорошо вписывался в ландшафт берега реки Тичино, в нижнем её течении, недалеко от впадения в По.

Копыта коней прогрохотали по крытому мосту, и стража у ворот поспешила пропустить короля и свиту. Известия о приезде Гуго расходились со скоростью звука – не успел кортеж достичь и середины пути ко дворцу, а народ уже толпился вдоль стен, выглядывал из окон, торчал в дверях. Барин приехал!

Королевский дворец выглядел крепостью в крепости – те же башни, те же стены, разве что ров не прорыт.

Первыми на площадь, куда выходил дворец, подскакали герольды и подняли такой шум, как будто соревновались, кто из труб своих выдует самую громкую ноту.

Ворота дворца плавно отворились, и все – кони, люди, повозки – занеслись внутрь, словно спасаясь от погони.

– Тоже мне, столица, – фыркал Боевой Клык, разминая ноги. – Село!

– Батя, не ругайся, – вставил Тудор.

– Цыц! – ответил батя.

Олег спешился и помог сойти с коляски Елене, не спускавшей с рук Наталью, – так решили назвать девочку ниоткуда.

Внутренний дворик замка был вымощен плитами и окружён тяжеловесными аркадами. Дворецкий сразу же провёл магистра и зоста-патрикию в отведённые им покои – просторную комнату со сводчатыми потолками и узким стрельчатым окном, заделанным промасленной тканью. Мебель была под стать – тяжёлая, но крепкая. Монументальная кровать под балдахином, пара деревянных кресел, неподъёмные сундуки-«башенки», высокие, модные у ромеев – они закрывались двухскатными крышками с фигурными бронзовыми накладками.

– Олег, – беспокойно сказала Елена, осторожно укладывая на кровать спящую Наталью, – присмотри за ней, ладно?

– А ты куда?

– Нужно срочно найти кормилицу. У меня-то молока нет! Да ты не волнуйся, я с Котяном схожу.

– И булгар возьми тогда!

– Ладно, – улыбнулась Мелиссина.

На цыпочках выйдя на галерею второго этажа, тоже обрамлявшую внутренний дворик, Елена тихонько прикрыла за собой дверь.

А Сухов, стараясь дышать потише, стал рассматривать нежданное прибавление семейства.

К детям у него было отношение сложное. Отроков-малолеток, развязных, наглых, склонных к стадности, он не выносил. Дошколят, сопливых, обожающих ломать, сжигать и взрывать, еле терпел, а младенцев и вовсе терпеть не мог. Олег искренне не понимал женского восхищения этими сморщенными голышами, безмозглыми, орущими, пачкающими подгузники. «Личинка же! – недоумевал Сухов. – Мозгов нет, одна кишка – в одну трубу вливается, в другую выливается. И воняет!» Но это его особое мнение женщины с негодованием отвергали, утверждая, что он-де ничего не понимает в детях. Тогда Олег затевал рассуждения о материнском инстинкте, о безусловных рефлексах… Его обзывали занудой и прогоняли.

В принципе, он всегда больше любил девочек, чем мальчиков. И, когда его спрашивали, любит ли он детей, Олег утвердительно кивал, уточняя, что особенно ему нравятся двухсот месячные девочки.

Он вздохнул. Наталья сопела, пальчики её то сжимались в кулачок, то разжимались. На удивление спокойный ребёнок. Плачет редко и очень быстро успокаивается. Видимо, не привыкла в первые месяцы своей коротенькой жизни к вниманию и обожанию, научилась стойко переносить невзгоды, вроде отсутствия молока или чистых пелёнок.

Сухов не верил, что девочку ниспослал Господь. Это слишком мелко для Творца и Вседержителя, ответственного за всю Вселенную, – вникать в микроскопические мечты мельчайшей пылинки жизни по имени Елена Мелиссина. Хотя, кто Его знает? Пути Господни неисповедимы, а чтобы понять Бога, надо быть Им.

Олег присмотрелся к Наталье. Симпатичная вроде… Что из неё вырастет, интересно? Голубоглазая блондинка.

Конечно, Елена будет баловать подкидыша и портить по-всякому, поэтому его долг как отца (звучит очень странно применительно к О. Р. Сухову) защитить дитя от материнской любви, чтобы не развить в дочери (с ума сойти…) болезнь под названием «капризит с выбрыками».