Магический взгляд - [42]

Девон повернул к себе ее лицо и нежно поцеловал.

— Благодарю тебя, — прошептал он.

Она улыбнулась.

— За что же меня благодарить? Просто ты действительно такой человек, любимый мой. — Она сказала это с уверенностью, потому что и в самом деле уже хорошо его знала.

Те два человека, жившие в ней, — женщина и художник, — не всегда видели вещи одинаково. И лишь теперь Тори поняла, что любовь, настоящая любовь, которую она наконец встретила, вооружила ее внутренним зрением, и оно встало вровень с тем, что она называла художественной интуицией.

И поняв это, Тори почувствовала как последние сомнения покидают ее. Она теперь знала: напишет ли она потрет Девона прямо сейчас или же через десять лет — результат будет один и тот же.

Она ясно представила себе этот портрет — портрет мужчины с сильным и цельным характером, с рыжей шевелюрой и зелеными глазами. Мужчины, за добродушной веселостью которого скрывалась внутренняя силы и чья достойная уважения выдержка не смогла устоять только перед одним — пламенем ее любви.

Таким будет портрет человека, которого она полюбила.

И словно отвечая ее мыслям, Девон сказал неожиданно:

— Я всегда любил тебя, я знал, что встречу тебя.

Тори удивила такая категоричность, и она взглянула на него:

— В то самое утро нашей первой встречи, с самой первой минуты я понял, что должен здесь остаться. Позже я все время спрашивал себя, почему. И вспоминал, как ты смотрела на меня своими усталыми, но такими прекрасными, менявшими свой цвет удивительными глазами, в которых была такая незащищенность… И все это время во мне жила потребность помочь тебе и защитить. Мне суждено было стать частью твоей жизни с самого первого дня. Ты мне сразу же понравилась. Сначала твои цыганские глаза были такими серьезными, а когда ты засмеялась, они становились синими, а потом я впервые обнял тебя — и они приобрели фиолетовый оттенок и стали такими таинственными, как сейчас.

Тори внимательно слушала, оставаясь внешне спокойной и молчаливой, но на самом деле она была невыносимо взволнована той силой желания и любви, которые выдавал его голос и которые звучали в каждом его слове.

— Я был потрясен, когда увидел твои самые первые картины. В них было столько одиночества, столько суровой красоты. Именно тогда, глядя на эти картины, я понял, как тебе приходилось страдать. Мне захотелось найти человека, причинившего тебе эти страдания, я готов был разорвать его на куски голыми руками. — Девон судорожно глотнул воздух и добавил — Никогда еще я не чувствовал себя таким сильным, как в те минуты.

— Девон, дорогой…

— А после была та ночь, когда ты предсказала нашу судьбу и потом заснула в моих объятиях, и я почувствовал, что со мной что-то произошло. Ты заставляла меня смеяться, даже когда я испытывал такое сильное желание, что это причиняло мне боль. Ты улыбалась — и мое сердце переворачивалось, словно, — он тихо засмеялся, — у выбросившегося на берег кита.

Тори тоже не удержалась от смеха.

Девон нежно провел пальцем по ее смеющимся губам.

— Твоя улыбка сведет меня с ума. Кстати, ты знаешь, что у тебя улыбка Магды? Нежная, загадочная… как будто тебе известно что-то такое, чего не знает остальной мир.

Он тоже улыбнулся такой знакомой ей улыбкой, которой, однако, она никак не могла дать подходящего определения, — несколько скрытной и лукавой.

— А чего стоит эта твоя утренняя борьба с самой собой! — продолжал Девон. — Серьезный и озабоченный взгляд серых глаз, ты бродишь по дому, как человек из иного мира. И тогда мне хочется привязать тебя к чему-нибудь, потому что я постоянно боюсь, что ты ускользнешь от меня. Боже мой, Тори, если бы ты знала, как я боюсь тебя потерять, — неожиданно произнес он с каким- то отчаянием. — Я просыпаюсь ночью в страхе, что ты ушла. Ведь я потратил всю свою жизнь в поисках тебя и только теперь нашел. — Девон вновь и вновь повторял эту мысль, и Тори не могла больше вынести этого.

Она бросилась ему на грудь и стала осыпать поцелуями его лицо.

— Я тебя безумно люблю, — с жаром говорила она. — Люблю всем сердцем!

Девон с трудом проглотил предательский комок, неожиданно вставший в горле; стараясь сдержать себя, он заскрипел зубами и, справившись с собой, произнес уже твердым голосом:

— Я не могу потерять тебя, цыганка. Скажи мне, что ты не покинешь меня?

— Я никогда не оставлю тебя, — без всяких колебаний уверенно сказала Тори.

Он взглянул на нее глазами, горевшими, словно изумруды.

— Тогда почему ты не напишешь мои портрет? — спросил он, теряя выдержку, потому что боялся лишиться надежды.

— Мне уже необязательно писать, — прошептала она.

— Но, Тори, я хочу быть уверенным. Любовь моя, если все кончится в один прекрасный день, я не смогу жить.

Она дотронулась до его губ своими тонкими пальцами, мешая ему произносить горькие слова.

— Дорогой мой, я любила только одного мужчину в своей жизни — моего отца. И мне не надо было писать его портрет, чтобы увидеть, что он за человек. И тебя мне уже не надо сейчас писать по той же причине.

Нежные пальцы Тори мягкими движениями пробежали по его лицу, как если бы она была слепая, и он молча, затаив дыхание, ждал, что она скажет дальше.